как юридический эквивалент ратификации, на том основании, что Парижское соглашение было «рамочным соглашением», которое не требовало каких-либо изменений в существующем российском законодательстве и, следовательно, не требовало голосования в Думе. Технически правительство было право, но сопротивление ратификации было настолько сильным, что правительство, видимо, сомневалось, что соглашение будет одобрено[76].
В октябре 2019 года Минэкономразвития внесло в правительство законопроект «О государственном регулировании выбросов и поглощений парниковых газов», который явно был существенно смягчен по сравнению с более ранней версией, подготовленной весной. Первоначальная версия следовала модели, принятой в нескольких европейских странах: она предусматривала государственный мониторинг выбросов, ограничения для каждой отдельной компании на выбросы парниковых газов и штрафы за их превышение, а также предусматривала создание рынка углеродных квот. Но проект вызвал резкое противодействие со стороны промышленности в лице РСПП, Минпромторга и Минэнерго. В окончательной версии ограничения и штрафы были удалены, заменены добровольными квотами, а рынок углеродных квот больше не упоминался. Кроме того, больше не было речи об участии в финансовой помощи для проведения климатических мер в развивающихся странах, которая была одним из ключевых особенностей Парижского соглашения. По сути, как отмечала российская ежедневная газета «Коммерсантъ», ослабленный законопроект равносилен присоединению к Парижскому соглашению без активного участия в нем. Все проблематичные положения были заметены под ковер[77].
Аналогичная борьба разгорелась весной 2020 года вокруг другого законопроекта, также подготовленного Минэкономразвития и посвященного долгосрочному развитию российской экономики до 2050 года. В первоначальном варианте министерство предлагало обязать предприятия платить за выбросы парниковых газов и снизить выбросы в России до 67 % от уровня 1990 года к 2030 году[78]. Это вызвало немедленную реакцию со стороны РСПП, который заявил о «существенном повышении амбициозности» министерства и о «рисках дополнительной финансовой нагрузки для промышленности [и] инвесторов». Он потребовал повысить целевой показатель на 2030 год до 70 % от уровня 1990-х годов и ограничиться лишь добровольными мерами. Борьба продолжалась в течение всего лета. Наконец, в ноябре 2020 года Путин встал на сторону промышленников, издав указ, в котором утвердил менее обременительный – 70 % – показатель, которого добивался РСПП, и не упоминал о плате за выбросы углерода[79].
Новое поле битвы: пограничный углеродный налог
За последние два года новая цепочка событий резко повысила актуальность и остроту проблемы изменения климата для российской элиты. В 2019 году в рамках своего нового «зеленого курса» Еврокомиссия предложила взимать специальный налог с любого импорта, который
Олег Никифоров, «Россия лишь присоединилась к Парижскому согласию, но не ратифицировала», Независимая
Дмитрий Бутрин и Алексей Шаповалов, «Углеродные налоги пошли на выброс», Коммерсантъ, 17 октября 2019 г., с. 1, https://www.kommersant.ru/doc/4127113.
Ангелина Давыдова и Алексей Шаповалов, «России прописали низкоуглеродное будущее», Коммерсантъ, 23 марта 2020 г., https://www.kommersant.ru/doc/4299377. См. также: Алина Фадеева, «У России появился план по снижению выбросов парниковых газов до 2050 года»,
https://tass.ru/ekonomika/9915107.
