сочувственно. После объявления войны страна пережила подъем горячего национального движения, порыв «священного единения». Количество добровольцев достигло двух сотен тысяч. Даже и недавние противники вмешательства, германофилы, пацифисты, ненавистники Антанты, – все они, когда война разразилась, превратились в единый лагерь патриотов, защитников отечества.
Впрочем, было исключение: социалисты. Позиция итальянской социалистической партии в проблеме войны представляет для нас особый интерес: именно ведь на почве различного понимания этой проблемы и произошел разрыв Муссолини с партией. Интервенционизм Муссолини – первое знамение позднейшего фашизма.
Было нечто импотентное и половинчатое в нейтрализме итальянских социалистов. Ни откровенного патриотизма их европейских коллег, ни действительного революционного дерзновения русского стиля. Это был поверхностный пацифизм, проникнутый страхом опасностей, осторожностью, неверием в победу одной из воюющих сторон. Не фанатическая ставка на революцию и гражданскую войну, а умывание рук, апелляция к узкому расчету, мелочному рассудку. Капоретто заставило социалистов пересмотреть свою линию поведения и высказаться за национальную оборону. Но было уже поздно: победа застала их врасплох.
Главный порок этой межеумочной нейтралистской позиции – ее несоответствие «духу» тех великих, воистину решающих исторических дней. Вместе с тем она не могла быть действительно популярной в обществе, подстрекаемом патриотической прессой, да, пожалуй, и в массах, инстинктивно воспринявших всю критичность, всю значительность эпохи. Муссолини своим чутким социальным слухом верно уловил это: «нейтральные не двигают событиями, а подчиняются им; кровь дает бег звенящему колесу истории». В первые дни войны он тоже писал в «Avanti» о необходимости «абсолютного нейтралитета» Италии: «или правительство – подчеркивал он – само подчинится этой необходимости, или пролетариат всеми средствами заставит его ей подчиниться». Но уже очень скоро, в сентябре, он публично исповедуется в своей горячей любви к Франции: «о, Франция, мы тебя любим! В наших жилах – любовь к Франции!»
Он меняет ориентацию. 10 октября он уже пишет статью, провозглашающую переход «от абсолютного нейтралитета к активному и действенному». Не покидая революционной терминологии, он объявляет, что интересы революции требуют войны: «ужели вы останетесь противниками войны, несущей спасение нашей, вашей революции?» Не всякая война запретна: «ужели вы думаете, что государство будущего, государство завтрашнего дня, республиканское или социал-республиканское, откажется от войны, если его к ней приведет внешняя или внутренняя историческая необходимость?» Война несет собою революцию, она осуществит революционные цели. Значит, да здравствует война!
Такие мысли были несовместимы с редактированием социалистического официоза, и Муссолини уходит из «Avanti». Его упрекают в беспринципности,
