этой книге я исследую социальную и экономическую историю Воркуты от основания первого лагерного пункта на берегах реки Воркуты в начале тридцатых годов до первого десятилетия XXI века. Таким образом я пытаюсь пересобрать ее фрагментированную историю. Я изучаю жизненный опыт разных групп, входивших в состав населения города в течение восьмидесяти с лишним лет его существования, – заключенных, ссыльных, бывших заключенных, служащих ГУЛАГа, комсомольцев-добровольцев, демобилизованных солдат и вольных мигрантов. По возможности я стараюсь рассказать истории этих групп через индивидуальные биографии. Нарратив о Воркуте XX–XXI веков – это нарратив и о том, как Советский Союз (и постсоветская Россия) стремились использовать природные ресурсы своих обширных внутренних территорий. Проект превращения Печорского угольного бассейна в ведущий центр угледобычи начался как попытка внутренней колонизации, где заключенные и ссыльные служили принудительными колонистами11. Хотя стратегия развития в последующие десятилетия значительно изменилась, энтузиазм и стремление преобразовать одну из самых экстремальных природных зон России в современный советский город все же не угасли. Лишь распад Советского Союза в 1991 году и последующие экономические реформы поставили под вопрос дальнейший рост и само существование города.
Изучая историю СССР через историю одного конкретного лагерного комплекса и города, я показываю многие важнейшие процессы и преобразования советской эпохи с локальной точки зрения. У такого подхода есть и достоинства, и недостатки. Сосредоточив внимание на сравнительно небольшой географической области, можно позволить себе расширить хронологический охват и изучить Воркуту в широком контексте советской и постсоветской истории. В научных монографиях зачастую помещают 1953 год в начало или в конец нарратива о послесталинской или сталинской эре, но здесь смерть Сталина помещена в середину. Это позволяет внимательнее изучить то, как линии преемственности и перемен проникают сквозь рубеж между сталинской и послесталинской эпохами. Тем самым в этой работе я предлагаю новый взгляд на то, как значительно, многомерно и порой непредсказуемо смерть Сталина изменила или не изменила жизни советских граждан. Кроме того, локальная точка зрения позволяет рассмотреть явления и процессы, которые легко упустить, если изучать историю страны или региона. Лучший пример тому – анализ судьбы бывших заключенных после смерти Сталина. Сложно понять, как они адаптировались к жизни на свободе в Советском Союзе, без понимания пронизывавших местную жизнь социальных взаимосвязей и разнообразных неформальных социальных практик. Как показали локальные исследования таких историков, как Стивен Коткин и Кейт Браун, при изучении истории отдельного города или местности можно открыть важные истины о самой сути жизни в СССР12.
Конечно, объем знаний, которые можно извлечь из локальной истории, серьезно ограничен. В конце
О ГУЛАГе как проекте внутренней колонизации см.:
