писателями: прежде всего процесс над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, на Западе тоже не оставшийся без внимания. Здесь речь шла не о тунеядстве. Активное участие Синявского в жизни академического сообщества было бесспорным: он преподавал русскую литературу. Поводом для ареста, возбужденного против них с Даниэлем дела и последующего приговора стали публикации в тамиздате под псевдонимами и вопиющее нарушение обоими действующей эстетической нормы. Иными словами, судили их не как врагов народа, тунеядцев, опасных для государства диверсантов, шпионов и т. д., а как попирателей литературных ценностей.
Примечательно, что ни Бродский, ни Синявский не пожелали написать о своем опыте лишения свободы. Неоакмеист Бродский в своей сокращенной ссылке вообще не получил никакого негативного опыта – гораздо хуже оказались для него психиатрические пытки. Неоавангардист Синявский отвергал изобразительные формы, отсылающие к реалистическим моделям. В сравнении с опытом Гинзбург, Штайнера, Шаламова, Солженицына пребывание Синявского в лагере, где ему пришлось физически трудиться, жить в бараке вместе с другими заключенными, скудно питаться, а дважды в месяц разрешалось написать жене, тоже отличалось менее строгим режимом (тем, кого это не коснулось, подобное оценить трудно). Но, по-видимому, не эта относительная мягкость лишений удержала его от создания «документа», который четко и ясно поведал бы о его жизни в заключении. В лагере он писал жене письма, из которых родился поэтически-философский роман. В отличие от оставленных лагерными хроникерами связных повествовательных текстов, это – волнующие афоризмы, чтение которых погружает в водоворот литературы, искусства, философии. Лагерные 1965–1971 годы позволили ему создать альтернативный мир, в котором что-нибудь из лагерной жизни проглядывает лишь изредка216.
III. В ЛАГЕРЕ
9. Опыт разлома
25 апреля 1930 года было основано Главное управление лагерей. Термин «ГУЛАГ», ставший благодаря Солженицыну общим понятием для разветвленной системы советских исправительно-трудовых лагерей (способным составить лингвистическую конкуренцию акрониму KZ [«кацет», от нем. Konzentrationslager. – Примеч. пер.])217, принадлежит к многочисленным сокращениям и акронимам, характерным для советского языка218. Арсений Рогинский отмечает: «Начиная с 1973 года, когда вышел „Архипелаг ГУЛАГ“ Александра Солженицына, слово это использовали уже не как аббревиатуру, но как полноценное имя собственное – Гулаг». По мнению Рогинского, это название – «таинственное и грозное сочетание звуков, как бы заимствованное из некоего гномического языка»219.
К этому лагерному акрониму присоединяется метафора «архипелаг»: образуя рифму с «ГУЛАГ», она подкрепляет обоснованность сочетания. Метафорическая сторона этого названия для Солженицына так же важна, как и «реальная», когда он говорит об «островах архипелага»
В заключении он также написал вызвавшие сенсацию работы о Пушкине и Гоголе («Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя», нем. пер. соотв. 1977 и 1979). О Синявском и приведенных на процессе аргументах см.:
Как отмечает со ссылкой на историка нацизма Николауса Ваксмана Вольфганг Киссель, официально использовался акроним
До ГУЛАГа уже существовали УСЛОН (акроним от «Управление Соловецкого лагеря особого назначения», также СЛОН; 1923–1929), НКВД, ЧК, «зэк» от «заключенный». Лингвист А. М. Селищев возводит прием аббревиатуры к польским революционерам, особенно выходцам из еврейской среды (библейские акронимы), которым он служил сначала для конспирации, а затем для практических целей, например создания кратких названий для новых учреждений. Многие аббревиатуры лексикализировались: комсомол, колхоз, КГБ и т. д. Подобными сокращениями пестрит дневник вохровца Ивана Чистякова: они обозначают разные чины надзирателей и охраны, относясь как к лагерному жаргону, так и к официальному языку администрации.
