попросил замечания о полете. «Тебе надо в колхозе работать, а не лезть в авиацию!» – прозвучал первый приговор. Конечно, инструктор не мог знать, что я был не в лучшей форме во время своего первого полета. Это была моя первая маленькая победа над собой!
Да, слабонервным здесь было не место. Сев в кабину, нужно было забыть обо всем, работать руками и ногами, вертеть головой, как сова, на триста шестьдесят градусов. Чтобы не стереть в кровь шею, еще на заре авиации летчики обматывали ее белым шелковым шарфом (что и советовали нам инструкторы). Уже на взлете, при поднятии хвостового колеса, гироскопический момент двигателя резко бросал самолет вправо, и только мгновенная реакция летчика могла сохранить прямолинейное направление взлета. Набор двести метров, инструктор имитирует отказ двигателя – затягивает газ. Самолет быстро теряет скорость. Необходимо принять решение: найти площадку для посадки и направить самолет туда. В последний момент перед приземлением инструктор выводил обороты двигателя на взлетный режим, и все продолжалось сначала. Таких процедур было более чем достаточно. Не справившихся с заданием заставляли тут же, на глазах у остальных курсантов летного квадрата (место на летном поле, где происходит разбор полетов, куда привозят второй завтрак и сидят курсанты), компенсировать промашки – приводили в чувство строевой подготовкой. Из-за одного провинившегося курсанта пять человек под руководством старшего в группе вынуждены были, под смех сидящих в квадрате, маршировать строем, в то время когда остальные заняты подготовкой к полету! Но таковы были в то время методы воспитания летчиков. Затем следовал общий послеполетный разбор и – обратно в казармы, в руки старшины. Время было расписано по минутам, многие не успевали перешить на гимнастерке свежий подворотничок и начистить позеленевшие от пота медные пуговицы, за что тут же получали наряды вне очереди. А это значило, в лучшем случае, вместо дневного отдыха опять мыть родимую казарму, отскабливая засохшую грязь от сапог трехсот курсантов. Процедура повторялась, если на проведенном по полу носовом платке старшины обнаруживались малейшие темные пятна. «В авиации все должно быть сделано чисто и без помарок», – приговаривал он, тыча своим не достиранным носовым платком нам в нос. В воскресные дни вместе с инструкторами до обеда мы рыли траншеи для труб отопления авиагородка или строили новый тир для пальбы из наземных установок – шестиствольных пулеметов – ультрашкасов. Школа строилась, училась и летала одновременно.
Строем идем на очередной экзамен. Дорогу начинает перебегать черный кот. Отделение, как по команде, останавливается. Кот, запутавшись в ногах, бежит в конец отделения. Последний курсант хватает его за шкирку и засовывает себе под шинель. Все отделение сдало экзамены на пятерки, а черный кот с тех пор стал нашим талисманом и очень скоро разжирел от постоянной подкормки – каждый курсант считал своим долгом на удачу притащить ему из столовой
