на Северо-Западном… – слишком хорошо известны были эти места прошедшим великую войну. Сибирцев, недоучившийся студент-медик, закончил краткосрочные курсы прапорщиков, попал в действующую армию, когда там уже ходили легенды о героизме русских войск, отступавших из Восточной Пруссии под непрерывным обстрелом германских пушек: гранатами и шрапнелью – по окопам, а по штабам и резервам – «чемоданами», тяжелыми снарядами дальнобойной артиллерии. Ужас и смерть беспрерывно сеяли эти проклятые немецкие «чемоданы»…
– Да, смертельная контузия, – вздохнул Маркел. – Говорили, что полевой лазарет разнесло вдребезги. Зачем ей это было надо, не знаю… Однако что за польза от всех этих бесплодных воспоминаний?.. Будет, право. Так вы, значит, у нас по продовольственной части? А с какой, собственно, стати? Ведь для этой цели у нас имеются продотряды, хотя указом о введении продналога они формально и ликвидированы.
– Ну как же, а реквизированный весной хлеб надо вывозить, охранять? А излишки, согласно новому продналогу…
– Да какие там излишки? – зло отмахнулся Маркел. – Откуда они возьмутся? Голод идет. Страшный голод, уважаемый Михаил Александрович. И чем вы тут будете заниматься, не представляю, простите великодушно… Кстати, извините, я ведь не удосужился как-то взглянуть на этот ваш документ. Для порядка, знаете ли. Какая-никакая, а все же власть. Не позволите полюбопытствовать?
– Пожалуйста, – Сибирцев показал мандат, о котором давеча говорил.
Маркел внимательно посмотрел его, даже на просвет взглянул, и отдал, кивнув.
– Есть доверие… А что, Михаил Александрович, – насмешливо улыбнулся он вдруг, – может, и вправду имеете вы такую власть, чтоб грабеж прекратить?
– В каком смысле?
– В самом прямом. Да вот, рассудите. Как уж сказано было, официальное введение продовольственного налога населению отменяет необходимость противуправных действий, да и самого существования продотрядов, заградотрядов и всех прочих незаконных ныне учреждений власти. Однако же, если поглядеть непредвзято, ведь продолжают грабить мужика. Только теперь под другим – хотите, флагом, хотите, соусом – как вам будет угодно. На всякий резонный вопрос – ответ однозначен: мы, говорят, крестьянина-бедняка не трогаем, мы у кулака шарим. Да откуда ж тебе знать: кулак он или нет? А на это, отвечают, у нас сильно развито классовое чутье. Видим – хозяйство в порядке, прибыль есть, значит, что? Непорядок. Вот он и есть кулак. И шерстят. А скажите-ка вы мне, когда у настоящего крестьянина в хозяйстве, извините, бардак был? Так почему же он кулак? Ему в семнадцатом землю в вечное пользование дали, иначе б отвернулся он от вас, я имею в виду большевиков, коих вы представляете… А сами, простите, кто будете по убеждениям, если не секрет, конечно?
– Социалист-революционер.
– Ага, эсер, значит… Так что ж вы, уважаемые, свой-то единственный путёвый лозунг большевикам-то отдали, а? Обокрали они вас. Вы все шумели, да только обещали землицу
