приказал инструктор, – спускайся на набережную да не забудь включить сигнал…
Спустя два часа я попыталась вылезти из-за руля. Не тут-то было. Ноги не хотели слушаться, спину ломило, а руки словно судорога свела.
Увидев мои мученья, инструктор вздохнул:
– Нечего так переживать, никто с первого раза Шумахером не стал, все, когда на дорогу впервые выезжали, балдели.
– И вы?
– А то, – засмеялся парень, – чуть не умер, не расстраивайся. Еще лучше всех поедешь.
Слегка ободренная его словами, я выпала на тротуар, доковыляла до метро и стала разглядывать лотки, хозяева которых уже складывали товар.
До Алябьева я добралась около десяти и побежала через лес, тихо радуясь, что июнь – месяц самых длинных, светлых ночей.
– Лампа! – завопил Кирюшка. – Тебе тетка обзвонилась!
– Какая? – отдуваясь, спросила я, ставя на стол почти неподъемную сумку.
– Имя такое смешное, – влезла Лиза, – Ребекка. Раз десять спрашивала: «А где ваша мама? Ну когда же она придет?»
– Разбирайте пакеты, – велела я, – только аккуратно, там фрукты.
Пока дети рылись в торбе, я набрала номер Славиных.
– Немедленно идите сюда, – тихо сказала Ребекка, – все собрались.
– Что случилось?
Но девушка уже отсоединилась.
– Лампуша, чего делать с клубникой? – донеслось с террасы.
– Съесть, – ответила я, быстро меняя насквозь пропотевшую футболку на свежую.
– Она помялась.
– Отдайте мопсам.
– Да тут много.
– Сами придумайте!
– Нет уж, иди сюда.
Я помедлила секунду и вылезла в окно. Если я пойду через террасу, дети мигом привяжутся: куда, зачем, мой клубнику. Вообще-то, я их понимаю, никому неохота отковыривать от сочных ягод зеленую плодоножку.
У гаража я взяла Лизин велосипед и бодро покатила по узенькой тропинке: на колесах быстрей, чем на ногах.
Славинский особняк походил на гигантский корабль, роскошный теплоход, сияющий огнями. Я прошла сквозь холл и оказалась в большой комнате с накрытым столом. Ребекка, стоявшая у буфета, радостно воскликнула:
– Ну, дорогая, как хорошо, что ты все-таки зашла!
Очевидно, она была отличной актрисой, потому что дальнейший ее монолог звучал искренне и не фальшиво.
– Представь, Нора… – повернулась девушка к женщине, сидящей в кресле.
Я сразу узнала тетку, устроившую скандал на похоронах из-за венка. Только на этот раз вместо строгого черного костюма на ней было ярко-желтое летнее платье с глубоким вырезом, открывающим аппетитную, высокую грудь с круглой коричневой родинкой. Несмотря на четырех более чем взрослых детей, Нора сохранила идеальные формы, тонкую талию и девическую шею. Лицо ее, подозрительно гладкое для женщины, отметившей пятидесятилетие, покрывал ровный слой косметики,
