ты сам себя слышишь?
– Мне приснилось, что я держусь за горло, и кровь хлещет в разные стороны. Такой реалистичный, такой яркий сон… Пророческий. Я думал, умру. А умерла Оля.
– Да ты настоящий экстрасенс, Зин. – Невесело хмыкнула Кэт.
– Не веришь?
– Отчего же, охотно верю. Но ты же понимаешь, что это обычное совпадение?
– Нет. Не понимаю, Кэт. Мне пора репетировать предсмертное. А то ведь можно и оконфузиться. Вдруг не найдусь, что и сказать.
– Дурак. Оконфузится он. – Громко засмеялась Кэт. – Хватит пить, проваливай домой.
– Ты меня с детсада знаешь. Ты должна меня понять. Кто тогда, если не ты?
– Я знаю одно – на человека, который так редко и мало пьет, сильное алкогольное отравление может оказывать самое непредсказуемое воздействие. Езжай домой, проблюйся и поспи. И все снова будет хорошо.
– Не поняла ничего. Какой же ты друг?
– Лучший на свете друг, который отправляет тебя проспаться. И я все поняла. – Строго посмотрела на него Кэт. – Приснился плохой сон. Ты, Зенкевич, хуже бабы. Бабы, говорят, во всю эту хиромантию верят. Прекращай. Смешно даже. Ты – адекватный человек, материалист. Посмотри на себя. У него отец – астрофизик, а он мне про вещие сны затирает.
– Физик-ядерщик.
– Что?
– Отец – физик-ядерщик, а не астрофизик.
– Тем более. Приручили атом. Слетали в космос. Ни бога, ни домового там не было.
Кэт почему-то необъяснимо возвращалась мыслями к мысу Марии. Вся эта история, рассказанная едва выговаривающим слова Зенкевичем, казалась как минимум странной. Их одноклассник Петька Гринев был помешан на Севере. На Земле Франца-Иосифа, на экспедициях Нансена46. Он обожал, например, мыс Флора47 или остров Нортбрук. Но географическая точка на Сахалине… Последние слова – о каком-то непонятном дальневосточном куске суши, вдавившемся, ввинтившемся в морскую гладь? Петька никогда не бывал там и, она готова была поклясться, не мечтал побывать. Но почему в последние минуты жизни думал именно о нем? Что там, на этом загадочном мысе Марии? Что за шарада? Что он имел в виду?
Кэт вспомнила вдруг, какими разными они были. Она воплощала лето, он был самою зимою. Лед и пламень, как пушкинские Онегин и Ленский. Только здесь столкновение двух стихий не привело к летальной перестрелке. Казалось, в детских их мечтах от ее дерзкого, всепрощающего юга до его требующего полной концентрации севера, было слишком далеко. Два противоположных полюса (температурных, а не географических) неотвратимо притягивало друг к другу по всем самым элементарным законам физики.
Что это был за мир, где изнуряющая жара сосуществовала с пронизывающим холодом? Или это был какой-то особый, действительно нулевой меридиан, вневременной, где треск саней, лай восточносибирских ездовых собак и остервенелые трели райских птиц соседствовали, не нарушая биологических законов, законов Вселенной? Мир затонувших
Фритьоф Ведель-Ярсберг Нансен (1861-1930) – норвежский полярный исследователь, зоолог, основатель новой науки – физической океанографии, политический и общественный деятель, гуманист, лауреат Нобелевской премии мира за 1922 год.
Мыс Флора – мыс в юго-западной части острова Западный Нортбрук, находящегося в составе архипелага Земля Франца-Иосифа.
