разговаривала, будучи чрезвычайно оскорблена тем, что её заперли в каюте. Не помогли даже заверения Джонотана, что подобное часто случается, да и дверь под натиском дородной служанки, рвущейся спасать честь наследницы ди Эмери, в итоге открылась.
Кириос, может, и внял объяснениям Джонотана, но это не помешало ему, не сдерживаясь в выражениях, отчитать Агату, а потом каждый день запирать в каюте, если рядом с ней не было Элен. Даже во время недолгих прогулок по палубе её сопровождала верная компаньонка. Джонотана во время этих прогулок удавалось увидеть лишь мельком.
Произошедшее, судя по тому, что видела Агата, на нём не сказалось: капитан, когда удавалось перехватить его взгляд, сочувственно улыбался, от чего ёкало сердце и возникало непреодолимое желание запустить в него чем-нибудь. Конечно, он же капитан, и после его выходок не ему оставаться взаперти наедине со своими мыслями, раз за разом гоняя их по кругу. Неожиданная поездка на Восток теперь казалась чем-то куда более серьёзным, чем изначально.
Отец всегда был довольно строг, даже в детстве, хотя тогда она была на попечении многочисленных гувернанток, которые часто закрывали глаза на шалости девочки, рано оставшейся без матери. Но то, что происходило после приёма по случаю её дня рождения, выходило за привычные рамки.
Сначала поездка в монастырь, приставленная якобы служанкой «надсмотрщица» Элен вместо привычной весёлой Найры, теперь три дня взаперти. Агата подумала, что за шутливыми перепалками с Джонни она будто пыталась вытравить поселившуюся внутри тревогу.
Несмотря на непокорный нрав, она старалась быть хорошей дочерью, и не только потому, что отец был страшен в гневе, но потому, что она была единственной наследницей, и ей хотелось быть достойной. Именно это желание заставляло её соглашаться с выбранными отцом предметами, советами по общению с детьми его партнёров, да даже её гардероб последние годы требовал одобрения отца.
Это задевало, но она убеждала себя, что отец так поступает во благо. Теперь же, вырвавшись из родных стен, Агата начала сомневаться.
Она думала, что Джонотан виноват в произошедшем скандале не меньше, чем она сама, но он разгуливал по палубе. И даже не сделал попыток с ней увидеться, а ещё говорил, что капитан главный на корабле! Да и скандалом произошедшее назвать было сложно: они гуляли по палубе на глазах у всей команды.
Воспоминания о твёрдых, но бережных объятиях Агата старательно гнала прочь. Проболтаться о том, что происходило в коридоре, мог только юнга, но он выглядел слишком смущённым и слишком преданным взглядом смотрел на своего капитана, чтобы начать болтать. И с Джонотаном отец разговаривал ровно, тогда как во взглядах, обращённых на неё, Агата чувствовала молчаливый укор. Уж лучше бы она ужинала в каюте, только не это снисходительное недовольство!
Все эти мысли крутились в её голове, пока Агата, старательно опуская глаза, чтобы не показать, что покорности в ней вовсе не прибавилось, сидела за ужином в капитанской каюте. Молчание нервировало, сочувствующий взгляд
