быть, тоже отвечаешь за что-то? – тихо, почти шёпотом, спросил Али Назира.
Назир кивнул и тут же понял, что вот она – его ошибка, цена силы, которая жаждет быть проявленной. Сила притягивает к себе, а ценой этого притяжения становится заметность, полная видимость и прозрачность для тех, кто решиться на прямой взгляд внутрь.
– Чем же может быть силён суфий, кроме молитв? – Али не спрашивал, а, скорее, утверждал.
Затем что-то стало рушиться в шатре, вокруг Назира, в нём самом – сила перестала его питать, разрушенная одним верным вопросом. Он ощутил, как внутри нарастает каменная тяжесть, с которой невозможно справиться одними лишь словами. Захотелось кричать, но дыхания не хватало. Свет факелов вспыхнул с неимоверной яркостью, очертания шейха наросли до самого потолка шатра, а сам Назир уменьшился, став лишь детской игрушкой.
– Зачем ты пришёл в Казан, суфий? – медленно спросил шах.
Назир молчал.
– Вафа! – прогремел голос, который раньше казался Назиру столь неуверенным, столь слабым. – Ты прав, Вафа, это разведчики, которые хотели пробраться в город!
Шейх осел на коврах, чуть ли не упав на спину. Только теперь Назир осознал, что устал не только он один. Но из них двух проигравший – он.
– Приведите дознателя из урусов, пусть вытащит всё. Пусть пытает суфия и его мальчишку передо мной, а я буду спрашивать, – глазки Али теперь смотрели куда-то в сторону, а ногти пухлых пальцев со скрежетом цепляли расшитое покрывало.
Лагерь мёртвых
Телесная боль для Назира была почти неизвестна, оттого, когда в шатёр втащили что-то, похожее на длинный стол без столешницы, с потемневшим от людского пота поворотным колесом, он ощутил, как страх проникает внутрь мышц, вызывая их содрогание. Казалось, что дрожь в его ногах и руках видят все в шатре – Байбуре, Вафа, сам шейх Али.
Хорошо знавший строение тела, он представлял, что произойдёт – вначале суставы вытянутся до предела, а затем вырвутся из своих углублений, таща за собой вены и жилы, и, при очередном повороте колеса, оборвутся. Тогда придёт время смерти. Но он сам к тому времени, скорее всего, будет без сознания. Лишь бы успеть, лишь бы собраться с силами, чтобы обратиться к Всевышнему. Когда его кожаными длинными ремнями привязывали к орудию, он шептал про себя зикр, стараясь пропеть его, расположить слова в верном порядке, но испуганный язык никак не мог успокоиться, прячась за зубами.
Назир, знал, что не готов ни к боли случайной, ни к той, что причиняют люди друг другу с умыслом, но с удивлением осознал, что может размышлять о своих страданиях, даже слушая, как щёлкает поворотное колесо. Он словно видел, как в суставы его всунули острый и длинный клинок, и при каждом новом щелчке он расщеплялся на десятки, на сотни других, и каждый резал свою часть тела.
– Что ж, суфий, теперь, когда тело твоё растянуто, растянется ли
