style="font-size:15px;"> Потом она добавила: «На самом деле, мне кажется, у меня так много гнева, боюсь, он может разрушить и меня, и моих близких». Для меня это означало, что сейчас она чувствует свой гнев. Весь, полностью.
В конце она поблагодарила меня за то, что я поддерживала эту тему, не ушла с неё. Я тоже сказала ей спасибо – за то, что она шла мне навстречу и позволяла говорить об этом. Она поверила мне, что эта тема важна, и сама постаралась не свернуть с неё, хотя у неё были возможности. Она была вместе со мной, как ей ни было трудно, как она ни засыпала, как ни злилась, она осталась в контакте со мной.
Я всегда хочу, чтобы клиент знал: он может свободно сообщить мне о своей злости. Например, если я чем-то нарушаю его границы. Или в те моменты, когда я веду разговор не туда. Я тоже человек. Я могу начать расспрашивать человека не о том, как бы я ни старалась попадать в самую суть запроса. Но если клиент знает, что может сказать: «Нет. Мне важно не то, что ты спрашиваешь, мне важнее обсудить вот это», – тогда я спокойна, что всё пройдёт более осмысленно, что я буду выполнять свою роль точнее. А моя роль – это помогать человеку справиться с чем-то, с чем без меня он справиться не смог. И я очень радуюсь, когда слышу неожиданные признания собственных целей, узнаю, что вызывает в человеке отвращение и гнев. Потому что если клиент признает перед терапевтом свои чувства, значит, он смог перешагнуть через то, что ему мешало, и сказать правду в первую очередь самому себе.
6. Разорвать удавку. Преодоление запрета выступать публично
Выступать публично – рискованное и зверски трудное дело. Иногда помогает хороший учебник или курсы ораторского искусства. А иногда не помогает ничего. Но это не значит, что нужно опускать руки.
Вера обратилась по поводу запрета проявляться публично. Её статус в профессии достаточно высок – при этом она не выносит мысли о том, чтобы опубликовать свою фотографию, не пишет текстов, не в состоянии записать интервью. А на конференции с ней перед выходом на сцену случилась паническая атака.
Когда я попросила Веру нарисовать свой запрет, она нарисовала виселицу и себя, висящую на виселице – сказала, у нее бывает ощущение, словно горло сдавлено удавкой. Я спросила, с каким событием в жизни, как ей кажется, связан этот образ. Она вспомнила, как в 12 лет папа держал её на коленях и говорил, что они с мамой расходятся. Вера не понимала, что это значит. Отец разговаривал с ней, как с соседской девочкой, без эмоций, как будто это не его дочь; он не горевал, что останется без неё. А когда она поняла, что отец бросает ее, у неё появилось ощущение сжатия на горле, словно её подвесили.
Следующим шагом стало выразить свой гнев отцу в связи с тем, что он бросил их семью, и Вера выразила его очень эмоционально – она никогда раньше не могла себе такого позволить. В конце сессии она сказала, что дышать стало немного легче, а я понимала, что это только начало работы.
На вторую сессию Вера пришла веселая, улыбаясь, рассказала о
