и неподвижный субъект
Таким образом, внешнее пространство, ассоциированное с ПДМ 1.1, оказывается «тюрьмой», а силы, соотнесенные с ним, являются агрессивными и безликими. Лирический субъект, связанный с этой пространственной моделью, вполне закономерно оказывается субъектом страдающим и неподвижным.
«Страдательность» лирического субъекта проявляется в том, что он является не субъектом действия, а объектом воздействия. Внешние силы разрушают его тело, которое в результате таких атак теряет свою целостность: оно разрывается, режется на куски, распадается.
Основные способы разрушения тела связаны со средствами воздействия на героя, обозначенными выше. Тело субъекта разрезается на части (ср. «нас разрежут на части», с. 204), раздавливается («трамвай задавит его наверняка», с. 140), сгибается пополам («слепые комплексы меня согнули пополам», с. 184) и проч. Весь арсенал технических средств, связанных с образом разрушаемой телесности, представлен в тексте «Я бесполезен», ср.:
Совсем оторван
Я весь оборван
Я весь обрушен
Насквозь задушен
Вконец закопан
<…>
Я весь расстрелян
Я весь изрублен
<…>
Я весь искусан
(с. 79)
Внешнее ограничивающее пространство исключает любое направленное движение. Единственная динамика субъекта связывается с изменением его телесных границ. Но здесь не субъект движется в пространстве, но как будто само пространство «нападает» на субъекта, меняя онтологические пределы его существования.
«Подвижность» телесных границ субъекта Летов осмысляет через метафору «тело – пластилин», в которую включается агрессивная внешняя сила, меняющая границу телесного. Ср.: «Прохожие лепят меня как хотят» («Словно после тяжелой и долгой болезни…», с. 101); «Я весь словно пластилиновая фигурка ⁄ Брошенная в костер ⁄ Черты мои медленно рассасываются плавятся» («Я весь словно пластилиновая фигурка…», с. 134).
Изменение границ субъекта в предельном случае связывается с их полным исчезновением, именно поэтому в отдельных текстах лирический субъект предстает как иллюзорная, «пустотная» сущность. Ср.: «Я иллюзорен со всех сторон» («Я иллюзорен…», с. 185); «Позади нас пустота – а впереди вощще ничё!» («Пластилин», с. 186); «Руки долой – нас больше нет» («Желтая пресса», с. 187). Обратим внимание, что все три текста написаны в один временной период (в книге они следуют друг за другом), что указывает на связь мотивов изменения границ тела и его пустотности.
Однако в отдельных стихотворениях агрессивное воздействие на субъекта внешних сил обусловливает и парадоксальную целостность героя: он собирает свое разорванное тело по частям, в противовес злым энергиям, которые его разрушают. В таких текстах возникает своеобразная отрицательная идентичность, связанная с тем, что свою целостность субъект обретает применительно к внешней точке воздействия. Именно эти достаточно тривиальные смыслы разыгрываются в раннем стихотворении «Желтая
