Воздух был прозрачным, настоянным на ароматах летнего жаркого дня. Пахло распаренной молодой человеческой плотью, горячим асфальтом, хромом от новых форменных ботинок и акацией, которая в изобилии росла возле КПП.
Неожиданно сухой порыв ветра, подняв остатки пыли, пробежал по асфальтовой дорожке, ведущей от пропускного пункта, и донес надрывный шум моторов приближающихся автобусов. Ворота широко распахнулись, и через проходную медленно въехали два стареньких ПАЗика, которые, надрывно кашлянув, затихли на краю плаца. Двери автобусов открылись и оттуда не торопясь, с откровенной ленцой, начали по одному выходить кадеты. Ни у кого не оставалось сомнений, что это были ордженикидзевцы. Но по сравнению с плакатами, развешенными вокруг плаца, на которых были нарисованы суворовцы в различных формах одежды, форма прибывших старшеклассников явно не соответствовала уставной.
Первогодки, на большинстве из которых гимнастерки и брюки сидели мешками, с откровенной завистью и с открытыми ртами смотрели на ладных парней, появлявшихся из автобусов. Одежда у приехавших была словно сшита по заказу, к тому же сидела на старших кадетах по-пижонски ладно и даже модно. Брюки расклешены, как у революционных балтийских матросов, форменные гимнастерки – в отутюженных складочках на груди и сзади между плечами, фуражки лихо заломлены, а маленькие укороченные козырьки, казалось, накрепко прилипли к их лбам. Даже ботинки со срезанными кантами смотрелись как фирменные туфли. Некоторые кадеты шли в небрежно наброшенных на плечи шинелях, которые словно жакеты были у них выше колен. На рукавах красовались семь широких шпал.
– Семилетчики! – прошелестело в рядах.
Это были те, кто надел шинели после четвертого класса. Офицеры-воспитатели отзывались о них с уважением и жалели, поскольку, сызмальства познав вкус военной службы, эти ребята, по большому счету, не имели детства.
Человек тридцать парней вразвалочку, поглядывая по сторонам, прошли мимо застывших на плацу молодых суворовцев. Иногда они бросали на молодежь безразличные и даже презрительные взгляды, словно видели перед собой мелких докучливых насекомых. Судя по выражению их лиц, училище им явно не понравилось.
Кадеты уже давно скрылись за углом казармы, а в строю все еще шли возбужденные разговоры о приезжих, до тех пор, пока громкий окрик дежурного сержанта: «Равняйсь! Смирно!» не призвал всех к порядку, и роты двинулись в столовую.
Будни молодых суворовцев шли своим чередом: построения, проверки, инструктажи, курс молодого суворовца, поэтому свободного времени было мало. Орджоникидзевских или Орджовских кадетов, как они называли сами себя, почти никто не видел. Они куда-то все разбежались, хотя до начала учебного года за ними должны были присматривать офицеры-воспитатели рот молодого пополнения. Но тем было некогда, поэтому новоселы чувствовали себя совершенно свободно. Если где-то и встречались их небольшие группы или одиноко слоняющиеся фигуры,
