Обычно я не говорил об этом, но пару раз, когда был в полном отчаянии из-за распада брака или новых отношений, я по настоянию психотерапевта рассказал родителям, что думал о своем детстве, и результат мне не понравился. Честно говоря, когда ты сказал мне, что решил не говорить об этом со своей матерью, я подумал: «Может, и мне не стоило об этом говорить», потому что я знаю, что для моего отца это было больно, и вряд ли он стал лучше понимать меня после этого разговора. Я не уверен, что это принесло мне какую-то пользу, так что в чем-то восхищаюсь твоим выбором.
– Спасибо, – сказал Маурицио. – А что насчет нынешних отношений с твоим отцом? Что ты скажешь о них?
– Мне нравится быть ближе к нему, – сказал я. – В то же время отношения непонятные. Ему по-прежнему больно от того, что я сказал ему, от тех впечатлений о моем детстве, и по-прежнему думаю, что он не понимает, кто я, и не ценит мои успехи. Я звоню ему каждый день, вижусь несколько раз в неделю и ужинаю с ним, мы с сестрой заботимся о нем. Так что все очень неопределенно. Я также предчувствую его смерть и беспокоюсь о том, как это повлияет на меня. Он был моим основным объектом привязанности, и я уверен, что отреагирую на его смерть не так, как на смерть матери, которая практически никак на меня не повлияла.
И снова никаких комментариев.
– Я бы хотел перейти к другому виду отношений, – сказал Маурицио, – к твоим нынешним отношениям с детьми. Как ты реагируешь теперь, когда они живут отдельно? Беспокоит ли это тебя?
– Что ж, эта часть интервью мне нравится, – начал я. – Моим детям двадцать восемь, двадцать пять и восемнадцать. И у меня, и у моей бывшей жены с ними отличные отношения. У нас и друг с другом хорошие отношения, дружественные, и мы смогли продолжить быть родителями после развода. У детей все отлично. Я сейчас остановился у дочери и ее жениха. Я близко общаюсь со второй дочерью, которая живет в Нью-Йорке, а мой сын успешно закончил первый курс. Здесь меня ничего не беспокоит.
Маурицио, возможно немного выйдя из роли, сказал, что рад это слышать.
– Что ты вынес из своего раннего опыта? – спросил он. – Из того детства, которое у тебя было?
Это звучало как итоговый вопрос. Вероятно, мы близились к завершению.
– Мое детство научило меня быть родителем, – сказал я. – Я и моя бывшая жена вышли из детства с собственными ранами, и в результате мы серьезно отнеслись к родительству. Мы нашли способ создать заботливую и безопасную семью, и пытались узнать, кем являются наши дети, побуждать их быть собой несмотря на то, что они отличаются друг от друга и от нас. Я думаю, это самое важное, чему я научился.
Я надеялся, что не звучу слишком сентиментально.
– Я хочу закончить интервью еще одним вопросом про будущее, – сказал Маурицио, – что, как ты надеешься, дети вынесли из твоего воспитания?
– Я надеюсь, что они выросли с ощущением любви и защиты, зная, кто они на самом деле, и чувствуя, что их принимают, – сказал я. –
