листва которых уже была тронута багрянцем и золотом. Воздух был пропитан запахами прелой листвы, влажной земли и грибов, но эти привычные осенние ароматы здесь, в Осенраде, казались какими-то чужими, пронизанными металлическим привкусом. И это было неудивительно – железные строения проходили совсем рядом с лесными тропами, которых здесь осталось совсем мало.
Я старалась запомнить дорогу, но все вокруг казалось одинаковым: бесконечные стволы деревьев, кусты с яркими ягодами (интересно, почему? Не ядовитыми ли они были?), которые никто не собирал, изредка мелькала среди кустов пугливая лесная зверушка. Здесь царило увядание, медленное угасание, природа уже смирилась со своей участью. Участью быть погребенной под темным воинским металлом.
Под вечер мы вышли на опушку леса и остановились на краю обрыва. Внизу, в глубокой котловине, расположился город. Но это был не тот величественный Осенрад, который я представляла себе ранее. Перед нами предстал мрачный индустриальный пейзаж.
Над городом нависали громадные деревянные конструкции, окованные металлом, словно ребра гигантского чудовища. В разных концах котловины курились трубы, изрыгая в небо густые клубы черного дыма. Даже отсюда, с такого расстояния, был слышен грохот механизмов, лязг металла, отрывистые крики людей. Нестерпимый жар обжигал мою кожу, неприспособленную к такому климату.
– Это и есть рудники, – прозвучал рядом голос одного из листопадников. – Добро пожаловать в Чертоги Осени.
Голос был монотонным и навевал уныние.
Название звучало зловеще и не вызывало никаких иллюзий. Я еще раз окинула взглядом мрачный город, затем повернулась к своим спутникам. Лица их были мрачны.
– Не теряйте надежды, – прошептала я, стараясь вложить в свой голос хотя бы каплю уверенности, которой не было у меня самой. – Мы что-нибудь придумаем. Обязательно.
Спуск в котловину показался мне вечностью. Чем ближе мы подходили к городу, тем отчетливее становились звуки его жизни: стук молотов, скрежет цепей, надрывные крики надсмотрщиков. Воздух здесь был тяжелым, пропитанным угольной пылью и запахом пота.
Пройдя через массивные ворота, мы оказались на центральной площади города. Здесь царило настоящее столпотворение. Листопадники в своей черной униформе, рабочие в рваной одежде, запыленные и усталые, тяжело нагруженные телеги, запряженные какими-то непонятными животными, похожими на смесь быка и ящерицы…
Но мое внимание привлекли не они. Среди этой серой, угрюмой толпы я заметила несколько фигур, резко выделявшихся на общем фоне. Это были люди, но не такие, как мы. Их кожа была смуглой, почти бронзовой, волосы – цвета спелой пшеницы, а глаза – яркие, зеленые, как летняя трава. Они были одеты в легкие рубахи и штаны, совершенно не подходящие для этого сурового места.
– Солнцелюбы? – спросила я у шедшего рядом листопадника, не в силах оторвать взгляда от этих людей.
– Солнцелюбы, – коротко бросил он, не удостоив меня и взглядом. – Рабы.
– Рабы? –
