чное вращение и миров сотворение. А Старшие дочери сохраняли сотворенное в вечности незыблемо. Создали боги множество форм и образов по подобию своему, способных творить и размножаться самостоятельно.
Научили они детей своих мыслить и чувствовать, дали им слово как силу связующую и бесчисленные имена, обозначающие их задачи. Создали боги и проявили для их понимания науки, искусства и ремесла разные. Заповедовали они хранить миры свои в драгоценном единстве.
Рука об руку шли сыновья и дочери Старших, будучи частью Единого, но обретя каждый одну из сил божественных. Стали они могучими хранителями миров.
Пролог. Трое
Мглистые и безмолвные просторы междумирья окружали его. Иногда пустота перемежалась сферами, окутанными голубой дымкой, а порой – мрачными пластами. Изредка тьма вдруг расцветала радужным светом. Но большая часть его пути пролегала в пустоте, бездонной и бесконечной.
Это странствие было долгим. И странник устал. Он не спал целую вечность – не спал, чтобы не видеть кошмаров.
Память, хранившая образы миров, бесчисленных встреч и расставаний, единений и потерь, долгое время молчала… Он было поверил в то, что пустота наконец даровала его душе желанное забвение. Но затем тьма междумирья сделалась невыносимой, а сияние, исходящее от миров, – болезненно слепящим.
Он ощутил неодолимую усталость и потребность в отдыхе – в отдыхе от бесконечного бега… и от пустоты. Силы подходили к концу. И скорбящей душе пришлось подчиниться зову ослабленной плоти.
Жажда бытия взяла свое. Он устремил взор на вращающиеся сферы. Он заставил себя отвернуться от тьмы и прямо взглянуть на свет. В тот же миг сияние вдруг перестало слепить его, сделавшись мягким и приветливым.
– Услышь меня, друг, – уловил он отчетливый зов. – Обращаюсь к тебе, где бы ты ни был…
– Слышу тебя, старый друг, – откликнулся он. – И безмерно рад твоему свету.
– Тогда прошу, о сын Солнца, – прозвучал голос, – сложи на время свои крылья и стань моим дорогим гостем.
– С радостью я принимаю твое приглашение, – ответил он. – И надеюсь, что не в горе ты вновь взываешь ко мне.
– Не в горе, но и не из праздности, – сказал голос. – Признаю, мне нужна твоя помощь…
– Да будет так, – согласился странник.
В подземных казематах царствовали могильный мрак и тишина. В затхлом воздухе таилось нечто такое, что не давало расплодиться ни тараканам, ни крысам. Даже пауки не смели ткать паутин под узкими сводами потолков. Лишь свет факелов плясал на покрытых соляными разводами стенах да эхо тяжелых шагов разносилось вдоль коридоров.
Гварджи Оард кивнул стражникам, и те с трудом отперли скрипучие, давно не использовавшиеся засовы. Выйдя на лестницу, они спускались по ней – все ниже и ниже, – пока не достигли последнего этажа. Здесь находились одиночные камеры для особых узников.
В стране, где казнь была обычным делом, самым страшным преступникам оставляли жизнь. Не всегда смерть могла стать высшей мерой наказания, поэтому негодяев обрекали на пожизненное одиночество. У них не было даже охраны, а все нужды удовлетворялись посредством продуманных шахт.
Большая часть камер пустовала. Узники недолго протягивали в них. Мало кто из людей мог выдержать подобное наказание. Однако заключенный, интересовавший капитана, был особенным. И Гварджи Оард желал узнать, правдой ли было то, что говорилось о нем в документах.
Глухо закрылась дверь за его спиной, щелкнул замок. Полицейский остался один на один с опаснейшим из преступников, злостным убийцей и поджигателем, и со своими еще более опасными надеждами.
– А-а, – прошелестел голос из темного угла камеры. – Десять? Не-ет, пятнадцать лоз… – Блаженный вздох. – Пятнадцать лоз и пятнадцать лет выдержки – ровесники по заточению. – Смешок. – Орех и ваниль… Божественно…
– Что ты такое говоришь? – спросил капитан полиции, ничем не выдав замешательства.
Удивляться сейчас должен был не он, а заключенный, впервые за долгие годы увидевший живого человека. Однако все вышло наоборот. Гварджи Оард несколько опешил. Он и вправду принес с собой бутылку коньяка, чтобы напомнить узнику о наслаждениях, ждущих его на свободе.
– В честь чего же такой праздник? – вопросом на вопрос ответил Лу́ко Ло́бо.
Грязный и тощий, как бродячая собака, седой, но сохранивший гордую осанку, наемник вышел из тени и прищурился. Солнце, скупым столпом падавшее из световой шахты, было ему не в радость.
– А-а… – догадался он. – Амнистия никак?
– В порядке исключения, – вымолвил Гварджи Оард. – Если я так решу.
– Но-о? –
