ухмыльнулся Луко. – С мужиком была накануне…
На этот раз Гварджи Оард уже не сумел сдержать удивления. Как мог обычный человек узнать такие подробности по одному только запаху?!
– Брешешь… – поморщился полицейский.
– …А что с девкой? – напомнил ему Луко и, облизнувшись, снова прильнул губами к бутылке.
– Есть у нас еще одна камера, – медленно проговорил Оард. – Мы называем ее «колодец». Колодец очень узкий и расположен так глубоко, что свет до него не доходит…
– Не надо пугать меня, королевский служка, – фыркнул заключенный, брызнув орехово-ванильной слюной.
– А я и не пугаю, – скупо улыбнулся капитан. – Колодец дожидается девку, а тебя – амнистия. Если приведешь ее, конечно, – живой. Впрочем, мертвой – тоже можно. Не обижусь.
– Э-э, – вздохнул Луко, с сожалением стряхивая себе на язык последнюю каплю коньяка. – Ты хочешь, чтобы я, дикий волк, – и помогал самторийскому псу?
– Да, – глухо ответил Оард. – Мне нужна твоя помощь…
– Слышу отчаянье в твоем голосе, – мерзко улыбнулся захмелевший преступник. – Интересно, что за зверь такой твоя сучка?
– Сумеречная лиса.
Капитан полиции пристально глянул на заключенного. Нет, не показалось, в глазах Луко промелькнуло холодное пламя ненависти.
– Тебе ведь известно, кто такие сумеречные лисы, верно? – победно усмехнулся Оард.
Его собеседник вдруг зашипел и отвернулся, не то глубоко задумавшись, не то потеряв всякий интерес к разговору.
– Поможешь мне и проваливай из королевства… – немного выждав, предложил полицейский.
– Согласен… – раздался глухой ответ.
– Сумеешь взять след?
– Ага…
– А на тропу, – капитан понизил голос, – не забыл, как выходить? Серый волк…
Не говоря ни слова, заключенный сделал шаг в тень и растворился в сумрачной части камеры, словно бы его и не было здесь вовсе. Растворился, но далеко не ушел, ибо камера была опутана аурами магов-мстителей. Тень же, в которой спрятался узник, никуда не вела. Она была рукотворной и плоской, плащ-невидимка – не более.
– Славно, – одобрил Оард. – В таком случае добро пожаловать в нашу самторийскую стаю, вингенс Луко Лобо.
– Да будет так, – глухо ответил заключенный, вновь выходя на свет.
Ее окружала тьма. Затхлый и душный мрак обнимал ее со всех сторон. Он давил с такой неимоверной силой, будто был целой грудой камней. Словно стены маленького погреба, где девочка пряталась в детстве от пьяного отца, обрушились на нее вместе со всем их нищенским жилищем.
Уйдя в монастырь Единого, девочка заставила себя забыть тот дом. Прошлое никуда не делось. Оно осталось, но произошло с кем-то другим – не с ней.
В монастыре девочку любили. Ее никогда не обижали и не заставляли делать того, что могло причинить боль или стыд.
