все только хуже.
– Ты устала, – продолжает он, стоя рядом в одних трусах. Мне бы его раскованность… Я не знаю, куда деть глаза, поэтому отворачиваюсь. – Ты же созналась, нашла в себе силы. Когда-нибудь Кэйтлин все поймет.
– Созналась? – говорю я, пристально глядя на пустую гладкую стену. – Да, пожалуй. Для некоторых признаний не бывает подходящего времени. Ты меня понимаешь? Я ее обидела, а она – из-за того, что я больна, – даже не может ответить. Уж лучше бы накричала, сказала бы, что я испортила ей жизнь. Мне бы стало легче.
– Ничего ты не испортила. – Грэг садится на постель, почти касаясь меня голой ногой. Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не убежать. Это мой муж – мне положено радоваться, когда он рядом. И все же трудно отделаться от чувства, будто в мою семью и мою спальню проник самозванец.
– Кэйтлин – девушка чувствительная. Это у нее от шока, – говорит незнакомец. – Дай ей свободу. Через несколько дней все уляжется.
Я неловко сижу на кровати и жду, когда он уйдет чистить зубы. Секунду спустя (знаю, в эту секунду он раздумывал, не прикоснуться ли ко мне) Грэг встает и идет в ванную. Быстро сбросив платье и надев пижаму, я ныряю в постель и подтыкаю со всех сторон одеяло – не только прячусь сама, но и мужа защищаю от боли, которую он чувствует каждый день. Грэг – хороший человек. За что ему такое наказание? Я жду, когда он вернется, обдав меня мятным дыханием, и думаю о своей болезни. Самое печальное в ней то, что я стала гораздо хуже к себе относиться.
Грэг выходит из ванной и залезает в постель. Я решаю заговорить.
– Меня беспокоит, что мы не уладили все раньше. Через пару лет я, чего доброго, буду лаять по-собачьи и откликаться на имя Сюзанна. – Я робко улыбаюсь, но Грэгу не смешно. С моей стороны нечестно ждать от него иной реакции лишь потому, что черный юмор помогает мне справиться с болезнью. Грэг мечтал совсем о другой жизни и вот во что вляпался: жена любит его все меньше, а скоро и вовсе начнет пускать слюни.
Он поворачивается на бок и обнимает меня поверх одеяла. Мне тяжело.
– Еще пара дней, и все утихнет, – говорит Грэг и целует меня в ухо. Я вздрагиваю. – Кэйтлин вернется в университет, к друзьям, войдет в обычный ритм, посмотрит на дело со стороны. Все наладится, вот увидишь. То есть вот ты говоришь, что для признания никогда не настало бы подходящего времени, – но у тебя же все получилось.
– Надеюсь, ты прав, – уступаю я.
С Кэйтлин что-то не так – и дело не только в ее худобе, усталости и грусти. Конечно, я отнесла это на свой счет – как же иначе? Пару месяцев назад я еще могла раскрыть эту тайну, но сейчас время ушло. Я больше не умею читать по лицам: приходится угадывать или надеяться, что люди сами расскажут. Однако дело не только в этом. Кэйтлин что-то скрывает. Она хочет меня защитить.
Грэг запускает руку под одеяло, и комната внезапно темнеет. Он ложится мне на живот. В этом нет ничего сексуального. Мы уже давно не… Последний раз это случилось в день, когда мне поставили диагноз, и даже тогда в этом было больше горя, чем страсти, –
