центровых! – Последний. Череп проломлен внутрь на добрую половину до теменной кости, а фото прилипло намертво к плитке, вымокшее насквозь в крови и мозгах.
Борис поскреб ногтем по краешку бумаги, пока не смялась, отлепляя влажный лист от стены и окидывая почти нежным взглядом обесцвеченных глаз фотографию.
– Девочка-пай, ты не грусти, – он бросил короткий взгляд на труп, оставленный головой в писсуаре, но все-таки при своих чреслах.
– Ты не скучай. – Сполоснул руки в раковине. И вышел из туалета в общий зал.
Унылая обстановка бара. Усталое мужичье, приторная музыка, не менее усталый бармен, разбавленный алкоголь. Знакомые лица!
– Wel'gelm! – У Бориса выдающийся русский акцент, четко прослеживающийся в речи, и он совсем не стесняется привлечь к себе внимание.
– Старый DRUG Wel'gelm! – Под ногтями еще осталась кровь. Борис не просто присоединился к двум собеседникам как третий участник, он почти лег между ними на стойку, облокотившись спиной и локтями.
– А кто TOVARISH?
Вильгельм Шиффер – вам следует знать этого господина. Почетный ученый состоит в штате корпорации, занимающемся внедрением скинов в человеческие тела, но вскоре будет уволен из-за того, что первый же и продался. Он и есть лицо, виновное в утечке скина на рынок.
Разумеется под его руководством была создана и Синдия Кейт, но после потери рабочего места он понятия не имеет, где сейчас свою деятельность проворачивает SAD. Это ж секретное агентство, сечете? Кому нахер нужно, чтобы простые люди знали, что катастрофы созданы одними скин-юзерами специально для продвижения других скин-юзеров?
Впрочем, полезные связи у товарища Вильгельма наверняка остались…
За несколько секунд Вильгельм успевает пройтись по всей палитре своих эмоций: от удивления до животного испуга, от паники в осознание и уже оттуда в возмущение, – наигранное, конечно, но если у него нет проблем с памятью, то..
– Bo-orya, – так же вопиющий акцент на русский, что и у Годунова на общий английский, но кому какая разница – имена и в Африке имена.
Шиффер оборачивается было, распахнув руки, покуда Годунов сам не подходит к ним, усаживаясь.
– Никто не предупредил, что ты пожаловал из России, поразительно… какими судьбами? – и пальцами постукивает по барной стойке, отбивая тревожный ритм: – Чья-то голова покоя не дает?
– Не дает, moi drug, работа не дремлет. В chastnosti такая, как у меня. – Борис слегка щурится, растягивая губы в улыбке. У него пятна крови на рукавах, свитер, конечно, черный, но темно-бордовая влага на нем вполне выразительная. Не просто какой-то русский, а русский, которого лучше не встречать. С которым лучше подбирать слова. И тем более которого не приглашаешь к себе в дом.
Годунов отслеживает взглядом быстро собирающуюся и ретирующуюся к выходу парочку, все больше склоняя голову набок по мере того, как наслаивались один на другой пиздеж за пиздежом, оправдывающий столь быстрый уход.
Но не следует за ними. Заказывает
