реплика принадлежит мужу. Он до сих пор называет петуха девичьим именем: учить второе редкое русское имя он отказался наотрез. Не знаю почему, но наш довольно-таки миролюбивый Гриша иногда норовит исподтишка клюнуть мужа. Может, чувствует, что тот его неправильным девичьим именем величает?
– Что?! – не верю я своим ушам.
– Грише надо семью.
– Мы его семья! – растерянно смотрю на сына и мужа и замечаю, что вокруг вольера толпятся куры – возможные жёны, готовые составить Гришино счастье, лишь бы проникнуть в вольер с кормом.
– Ну, знаете ли! – возмущаюсь услышанным. – Я совершенно не планировала становиться куроводом!
Потом присматриваюсь к Грише: может, он не из-за болезни порой на кормушку взлетает, и мне её приходится поднимать всё выше и выше, наивно полагая, что Грише так удобнее зёрнышки клевать? Может, отнюдь не по гастрономической нужде свершает Гриша этот акробатический прыжок с риском для жизни?
– Нужно ещё курицу? – робко предполагаю я. – Если только одну, чтобы ему не так скучно было, для компании. Только нужно такую, которая не будет Гришу обижать и не попытается его больно ущипнуть.
У Гриши что-то «булькнуло» в горле. Странный звук! Интересно, это он так радуется услышанному или наоборот?
В общем, мы начали присматривать нашему петушку подругу жизни. И всё уже готово для счастливой совместной жизни: вольер удобный и просторный, ежедневное трёхразовое питание, апельсиновые сады вокруг, чистый воздух. Но есть обязательное требование к претендентке: что бы она нашего Гришу не обижала, а там – стерпится-слюбится!
Гриша болеет
Гриша, наш петушок, от рождения отмеченный тяжёлым недугом, любое недомогание переносит крайне тяжело. Помимо того, что ему ежедневно приходится наблюдать за миром из положения изогнутой шеи, видя всё вверх тормашками, помимо сложностей, связанных с перемещением в пространстве и ежедневным приёмом пищи, он также испытывал сложности в общении с кокетливыми курочками-молодухами. Только он вознамериться оказать им должное внимание, как шея бдруг безвольно повиснет между лап. А если ко всем этим сложностям добавить и обычный насморк, то последний вполне способен довести несчастного до вовсе отчаянного положения.
Поэтому Гриша имеет полное право болеть, как любимое дитя: капризничая, отказываясь от пищи, недовольно покрикивая, когда кто-то пытается вернуть положение его головы в нормальное – над туловищем – и напоить. Нет, он не хочет есть! Он и пить не будет! Он, бессильно уронив голову промеж лап, судорожно дышит широко открытым клювом и, навалившись всем телом на стену вольера, практически сидит на гузке.
«Мне плохо и, похоже, я уже не поднимусь». Весь его вид тому наглядное свидетельство.
К несчастью, его упадническое
