вновь уверенно зашагал известными ему приметами.
Повсюду колотилась возбуждённая весной жизнь. Тянулись с юга лебяжьи стада, лишь слегка прикасались к ветру крылами, чтобы нестись в его толще без усилий. Птичьи резкие пересвисты рассекали тишину как сверкающие ножики. В прогретых лужах оживали лягушки.
И Неждану казалось, что он даже слышит, как лопаются на ветках почки, не выдержав внутреннего напора древесных соков, и открываются юными листками.
Даже под войлочной шапкой зудело сильнее обычного, может, от испарины, налепившей на виски пряди волос, а может, вши тоже откликнулись зову весны и жизни. Отец говорил, что, если с болящего вши ушли – стало быть, зови волхвов – помрёт, а коли напротив, зашевелились – на поправку пошёл.
К вечеру они вышли к холму, среди прочих обычному. Те же березняки упирались ему в подножие, взбегали кустами на глинистую кручу, так и не докатившись до вершины, из которой торчал высокий камень.
Брат Парамон остановился и долго смотрел наверх.
– Завтра по утру, – сказал он Неждану и пошёл вкруг холма, подыскивая ночлег.
Отстояв полночи, Неждан завернулся в старый плащ. Уснуть не удавалось – в бок напирал какой-то корешок, на небе полыхали звёзды, и совсем рядом ждала судьба под загадочным, вылезшим из холма, как воткнувшийся в ночное небо коготь, камнем.
Какова она, что даст оторванному от матери, от отца, пусть и не ласкового, но родного, вчерашнему калеке? И почему не Хотён или кто другой уведён от вековечной сохи посечённым в битвах урманом, сменившим меч на посох с крестом?
Поёрзав, он забылся. Во сне казалось, что кто-то смотрит на него, огромный настолько, что куда не обернись – он есть со всех сторон.
Едва рассвело, Парамон поднял на ноги, заставил раздеться у ближайшего ручья и загнал в студёную воду, коротко приказав:
– Омойся.
И сам развел костёр, погрел на прутике хлеб, подождал пока Неждан съест, и, забросав угли, встал.
Неждан уже привычно сжал рукоять топора и пошёл следом.
По мере того, как втаптывал сплетённые отцом лапти в сыпучую глину холма, камень вырастал выше.
Брат Парамон ждал на вершине, солнце трогало ему плечи, а к ногам Неждана тянулась длинная тень от камня.
– Я был здесь когда был goði, я знаю, что здесь. Ты, узнай сам.
Неждан потоптался вокруг и приблизился. Камень покрывали мхи. Поначалу показалось, что непогоды и морозы иссекли его поверхность, словно морщины, а потом, под лишайниками, Неждан начал угадывать какие-то значки, явно начертанные не ветрами. Он оглянулся на Парамона.
– Runsten29, – сказал тот. – Камень, говорящий сквозь века.
Неждан провёл пальцами по странным знакам, камень, несмотря на утреннее солнце, был холоден.
– Я не смог прочесть всех runа30, когда был здесь
Рунный камень-валун с вырезанной рунической надписью, которыми обозначали захоронения или места знаменательных событий/битв.
Руна.
