от нее весточку! Оказывается, она живет по ту сторону Мариенвердера в имении Грюн Вайзе, что в пятнадцати километрах от города. Значит, встретиться нам невозможно. Зоя, милая Зоя, я узнаю` ее по этим, полным спокойной уверенности, словам: «Скоро все будет хорошо. Я верю в это…»
Я ведь тоже верю, Зоя, иначе бы нам нельзя было и жить, если б не было этой светлой веры. Как я жалею, что мы с тобою не вместе. Нам бы гораздо легче было вдвоем. Мне уже и сейчас легко на душе после твоего письма.
Живет она плохо, даже очень плохо. Пишет, что у ее хозяина недавно погиб сын в России, и вся его ненависть к русским обрушилась на нее одну, так как в имении русских больше нет, лишь поляки и пленные французы. С дядей Толей их разлучили. Он, правда, живет не так далеко от нее, но видеться им удается только по воскресеньям.
Как мне жалко тебя, Зоя, и обидно, что ничем не могу помочь. Я написала ей сразу ответ, где тоже, в свою очередь, стараюсь ободрить ее теми же словами: «Скоро все будет хорошо. Потерпи».
Ну а сейчас больше не могу: иду спать. Ведь это самое хорошее, что есть у нас в теперешней жизни.
13 августа
Четверг
После вчерашней работы чувствую себя ужасно: сказалась сумасшедшая гонка. Ночью проснулась и не могла согнуть руки от боли. К тому же приснился страшный сон, как будто Вера бросилась под поезд, а тетя Даша с Мишкой повесились. Проснулась в холодном поту. Вообще всю ночь грезился какой-то кошмар, и к утру встала с тяжелой головой.
Работать сегодня было особенно тяжело. С утра еще довозили остатки снопов, а потом целый день вязали снопы вслед за жнейкой и ставили их в услоны. Я целый день молилась, чтобы пошел дождь, но, по-видимому, там, где нужно, молитвы мои не были услышаны, и тучи равнодушно проплывали мимо. Вдобавок к вечеру поднялся сильный ветер и раскидал наши услоны, так что после работы пришлось еще заново подбирать снопы и устанавливать их. Пришла домой, и даже не хотелось умываться. Так и сидела некоторое время грязная и злая. А сейчас поужинали и идем спать. И это называется жизнью!
Сегодня произошел крупный спор с нашей соседкой Эрной, при воспоминании о котором у меня и теперь еще от злости ноет в левом боку. Эта по существу недалеко ушедшая от нас в своих правах батрачка завела с нами на поле разговор о России. О нашей России!
– Муж пишет, как у вас там плохо: голод, грязь и вши… И как вы там жили?
У меня нет ни сил, ни желания убеждать или доказывать ей обратное. Да и толку с этого? О чем говорить с дурой? (А в том, что она форменная, набитая дура, я убедилась за то время, пока работаем вместе.) Я просто отвечаю ей вопросом на вопрос:
– А зачем вы шли к нам, вшивым, грязным и голодным? Мы-то вас не звали!
«О-о, – Эрна великодушно поднимает палец, – мы хотели вам, русским, помочь – освободить вас от большевиков. А кроме того, фюрер обещает каждому своему солдату хорошую жизнь после захвата России!»
Мы уже сильно заинтригованы и возбуждены этим
