чем всем остальным. Эстония, конечно, ближе к нам. Ближе к России.
9 мая
Опять стоим в ожидании «зеленого света» на большой станции. Здесь уже все чужое – здания, вывески, лица. Напротив, через перрон, остановился воинский состав, следующий на Восток. Солдаты пялятся на нас, что-то кричат. Мы с Зоей отходим от окна, а Сашка продолжает оставаться на своем посту, информирует о происходящем на перроне и его окрестностях… Два полицая повели какого-то мужика в разорванном пиджаке. Руки у него за спиной связаны… Бабка в платке воду в ведрах несет. Поставила ведра на землю. Крестится вслед мужику… Солдаты выходят из вагонов. Форма на них не немецкая. Все чернявые, загорелые. Один язык зачем-то показывает… Эй, камерад (это уже в окно), дай хлеба! Броута дай мне. Хоть айнбисхен[4]. Хоть корочку…
Мама толкает меня в бок, протягивает пустую бутылку-поллитровку:
– Попытайся просунуть ее сквозь прутья, попроси кого-нибудь из солдат принести воды. Если это не немцы – возможно, не откажут. Колодец или колонка где-то рядом. Говорит же Сашка – бабка воду несет…
Нас всех сильно мучают голод и жажда. Но пожалуй, больше жажда. В Гатчине, перед отправкой эшелона в путь, к уже заполненному составу подъехала машина, груженная ящиками с хлебом, и несколько солдат принялись раздавать буханки от вагона к вагону в голодные очереди. При этом предупреждали: выданного хлеба должно хватить на весь путь. Каждому досталось тогда по небольшой, тяжелой и вязкой, замешанной пополам с опилками, буханке.
Хлеба уже давно нет в помине – никогда не забуду, как одна молодая женщина съела сразу всю буханку и тут же умерла в страшных мучениях. Ее унесли на носилках – вытянувшуюся, странно притихшую после долгого неистового крика… Так вот. Хлеб-то нам тогда дали, а воды не приносили ни разу. Хорошо, если на полях, куда нас раз в сутки по-прежнему ненадолго выгоняют из вагонов, удается найти какую-либо канаву или лужу с водой. Но иногда возвращаемся ни с чем и тогда ждем с пересохшими ртами до следующей остановки.
Потеснив Сашку, я снова поднялась к оконцу, не без труда просунула круглое донышко сквозь ржавую решетку. На перроне стояли солдаты в незнакомой, зелено-коричневой форме. Все, как один, черноволосые, смуглые. Определенно не немцы. Кто-то в вагоне произносит слово «мадьяры».
– Камераден… пожалуйста… – С трудом подбирая слова, я говорю на немецком. – Не можете ли вы принести немного воды. Здесь где-то поблизости должен быть колодец. Мы не пили уже несколько дней. Пожалуйста…
Солдаты, как по команде, повернули головы, смотрят на нас с Сашкой. Один из них подхватывает просунутую сквозь прутья бутылку, спрашивает тоже на немецком:
– Ты кто – эстонка или латышка? Откуда вас гонят?
– Я – русская, из России… Пожалуйста, воды… Если вам нетрудно.
– Русская?! Из России? Так пусть тебя Сталин напоит. – В глазах солдата ярится злоба. Бутылка со звоном летит под перрон. – Вот своего Сталина и попроси,
Совсем немного
