сах и птицах срывает злость,Тогда зима открывает пошире пасть
И ты понимаешь: вот оно, началось.
Вик поднимает воротник пальто, прячась от ветра. Можно нырнуть в ближайшую арку, срезать через двор, обогнать на пять домов – но сегодня нет настроения играть в догонялки. И раз уж выбрал слишком тонкий шарф, терпи: в конце концов, сам виноват.
Влажные листья липнут к ботинкам. Утром прошел дождь, город теперь – как нахохлившаяся птица, черно-серые перья торчат во все стороны. Следи, куда ставишь ногу, а не то, задумавшись, соскользнешь с одной встопорщенной улицы на другую, и хорошо, если они будут рядом – а если в разных районах?
У Вика из груди тоже торчат перья – правда, не мягкие птичьи, пропитанные дождем. То разбилось на осколки привычное, солнечное, летнее представление о себе, разлетелось лопнувшим от лжи зеркалом, разорвало тонкую кожу; и любое прикосновение, даже самое осторожное, разбегается по телу колючим ударом тока. Поэтому Вик и прячется от ветра: его только подпусти поближе – душу безжалостно перетрясет, от всего, что уже мертво, избавит. Иногда ровно это и нужно; но не сегодня.
Сегодня, так уж вышло, Вик проснулся в одну из самых черных осеней своей жизни. Разные бывают времена, разные потоки текут сквозь мир. Порой даже хтони – ни рыба, ни мясо, ни чудища, ни люди, танцующие на лезвии между двумя реальностями, привыкшие с легкостью принимать новые правила игры… – порой даже хтони клубком лежат под одеялом, пока за окнами грохочет ветер и барабанит по крыше дождь. И не заглядывают в зеркала, ведь у всех отражений бездонные провалы на месте глаз.
Не надо было выходить из дома. Не надо было вставать с кровати. Не надо было вовсе просыпаться: остался бы в сладком незнании, не-ощущении, не-присутствии – глядишь, и обошлось бы; так не усугубляется болезнь, если греешься чаем, а не шатаешься по холодным улицам.
Никогда не обходилось.
Сглотнув тихий вой, сидящий в горле надсадным кашлем, Вик на ходу вытаскивает телефон и набирает подрагивающими пальцами: «Я близко, спускайся». Осталось два дома, арка, двор и подъезд. Прогулка не спасет – но он хотя бы будет не один.
Лия ждет у недружелюбно железной двери – привычное серое пальто, черные джинсы, высокие ботинки на шнуровке. Монохром, идеально подходящий сегодняшнему дню, нарушают ярко-зеленые тени, и Вику хочется смотреть только на них – на привет из той, привычной цветной жизни, сгинувшей в осенней пасти.
Все привычное, все знакомое – только он чужой.
– Что-то тебя совсем размазало. – Поджав губы, Лия с молчаливого разрешения гладит торчащие из груди осколки – бережно, едва дыша, самыми кончиками хтонических когтей. И все равно натянутые нервы взрываются оглушительным звоном, так что хочется метнуться в угол арки, вздернуть до макушки воротник пальто и сжаться в крошечный комок из зубов и шерсти.
Но Вик медленно вдыхает, медленно выдыхает и улыбается намеком на улыбку:
– Пойдем?
Лия сжимает его руку, и дрожь отступает.
Рядом с Лией осенняя темнота прячет клыки: мир обретает четкие очертания, отражения закрывают черные глаза; и пускай город по-прежнему топорщится мокрыми улицами, соскользнуть в чужой район больше не страшно. В конце концов, замок их сплетенных пальцев ничто не разобьет.
Рекламные листовки, расклеенные по столбам, хлопают на ветру мокрыми крыльями. Вот-вот сорвутся и улетят – наверняка на юг, в жаркие страны, где солнце целует голые плечи, яблоки падают в протянутые руки, а звездная улыбка черной ночи ни капли не похожа на хищный оскал. Вик бы тоже с радостью улетел – сегодня, когда вместе с кровью из груди вытекли остатки тепла.
Все валится из двух человеческих рук, из четырех хтонических лап; не выходит ни старого, живого, летнего, себя удержать, ни с новым, осенним, смириться. Только, слабо отмахиваясь от неизбежных перемен, кутаться в пальто.
Сквозь тучи льется прозрачный инистый свет – вот и солнце, сдавшись, выцвело добела. Нет, Вик любит осень – шелест времени и запах смерти, – но, видимо, это не всегда взаимно. Или теперь именно так выглядит черная осенняя любовь?
– Хочешь кофе?
– Я даже не завтракал. – Вик косится на осколки. – Не уверен, можно ли есть и пить, когда из тебя торчит… такое.
– Ты же не в хтоническую часть будешь еду пихать, – пожимает плечами Лия. – А человеческое тело у тебя в порядке. В общем, решай давай: если повернуть, вон там будет кофейня. Не наша любимая, но сойдет, уж простенький капучино приготовят. Или можешь взять лимонно-имбирный чай: самое то по осени спасаться.
Налетевший
