морских котиков.
От разбитого несостоявшегося морского ресторана-корабля на берегу осталось одно днище в воде. Шторм и люди все время выдирают из днища остатки кораблекрушений, волны – черные шестеренки и сейфы с истлевшими судовыми записями о кладах и погибших кораблях, люди – медь и латунь для продажи. Сейфы море оставляет на берегу, медь уносят с собой люди.
Парень с камерой исчез, растворился в брызгах прибоя.
Против солнца над прибоем висит завеса из мельчайших капелек воды, чтобы радуга так не слепила глаза.
Доверчивая зелень наивно пляшет в вершинах деревьев. Желтые кроны дерутся на ветру. У всех встречных смиренно-умиротворенные лица.
Астрономическое местное время, когда все это происходит, – сто часов тридцать пять минут, ветреного месяца крымабря, понедельник времен. До конца тысячелетия осталось тридцать дней и несколько минут.
Желтое очарование листвы старательно метут дворники.
Доверчивая зелень на ветках, на земле, в траве и глазах уходящего дня. Тополя сдались осени первыми и стоят голыми, одиночные листья в вершинах крон заменяют задерживающихся с прилетом грачей и глаза деревьев.
Акации еще наивно-зеленые.
Клены волнующе-желтые. Платаны и каштаны сохраняют листву только на нижних ветках, протягивая прохожим свои загадочные пальцы для прощального поцелуя. Листва под ними – как персидский ковер. Разноцветные листья неутомимо прячут и вывозят по ночам из города грузовики без номеров. Нанятые ночью дворники работают упорно и молча, без отдыха, – никто не должен видеть такое великолепие.
Палая листва пахнет свежим табаком. Ивушки стали блондинками, грецкий орех опал раньше всех и молодой годовалой порослью-подростками, как пальцами, трогательно указывает на небо и протягивает руки к Богу.
В районах частных домов хозяева листьев жгут их в кострах.
И дым с запахами детства стелется между участками по огородам и садам, выползает на улицы, и все прохожие ностальгически поводят носами, вдыхая то, что было, и прозревая будущее.
Роскошь золота на зеленой траве смотрится последней мерой совершенства, способного каждого человека превратить в поэта.
На заборах и стенах – часто встречающиеся надписи, они изменили свое привычное похабное содержание: теперь пишут «Нет Кучме!», «Наш блок Россия» и прочие политические осенние мотивы. Рваные афиши «израильского цирка и экзотических животных» прощально трепещут на ветру.
Неистово, в последнем припадке молодости, вездесущно цветут бархотки и астры всех расцветок. Грациозно держатся розы. Хотя уже ночью видели лед на дорогах и в обед в городе его тоже видели.
Я набрал чьих-то продолговатых желто-зеленых листьев и высыпал их дома на диван. Они лежат как подстилка из свободной индейской жизни,
