с другой – оказываемся под завуалированным домашним арестом. Генрих ни за что не выпустит нас из виду.
– Но ведь это ненадолго? – спросила Изабелла; ей очень нужно было верить в то, что все в мире правильно и справедливо.
– Надеюсь. – Он надул щеки. – Никогда не встречал столь неугомонного человека. Сегодня на охоте Генрих носился за зверьем как оглашенный, пока его конь не стал спотыкаться. Дай ему волю, он бы рыскал по лесу до ночи, наплевав на всех нас. Только его единокровный брат Амлен и новый канцлер могли угнаться за ним, и то благодаря одной лишь силе духа и выносливым лошадям. Не сомневаюсь, что с утра пораньше опять куда-нибудь умчится. – Гильом переменил положение тела, поморщился. – На следующей неделе он собирается в Оксфорд, а потом в Нортгемптон.
Изабелла настороженно взглянула на мужа:
– Едет только свита или весь двор?
– Король со свитой. Скажи спасибо, что королева остается здесь.
– Я буду скучать. – Изабелла усердно втирала мазь.
– Не волнуйся, я ненадолго.
Она продолжала свою работу, хотя мазь уже вся впиталась. В том месте, где был перелом, на ноге осталось утолщение, словно нарост на ветке дерева.
– Изабелла. – Он произнес ее имя так нежно и грустно, что ей захотелось плакать. – Расплети косы. Так красиво, когда ты распускаешь волосы.
Изабелла неохотно дотронулась до своих роскошных кос. Ее пальцы, жирные от мази, скользнули по тяжелым податливым прядям. Она очень любила супруга, но не как женщина мужчину, а как заботливая старшая сестра малолетнего сводного брата, и моменты близости были неловкими. Они поженились по приказу его отца-короля, когда ей было шестнадцать, а ему всего одиннадцать, и, хотя он давно вступил в пору физической зрелости, их интимная жизнь так и не сладилась. Они восходили на ложе, потому что их долг – обеспечить земли Булони и Варенны наследниками, но Изабелла до сих пор так и не зачала. Дай срок, и это произойдет, убеждала она себя, но каждый раз, когда приходили регулы, ее сомнения росли, а вместе с ними и чувство вины.
Гильом запустил руки в ее волосы и притянул ее к себе, но их объятия не привели ни к чему, кроме поглаживаний и робких поцелуев, которые не распалялись, а, напротив, угасали, вскоре он и вовсе уснул. Изабелла лежала рядом с ним и не могла отодвинуться – его рука так и осталась в ее волосах, к которым он приник щекой, как дитя к любимой игрушке. Она слушала его тихое, ровное дыхание, и сердце ее разрывалось от тоски.
В конце февраля поздний снег за ночь покрыл землю пушистым белым одеялом. В Бермондси в родильной комнате поддерживали огонь в очаге, потому что на этой стадии родов нижняя часть тела Алиеноры была обнажена, но плечи все же укутали меховой накидкой.
– Подумать только, – сказала Эмма, протягивая королеве кубок вина с медом, – ребенок родится на горностаевой мантии в прямом и переносном смысле!
Был перерыв между схватками,
