ничего, будем звать его Веснушкой.
Ты, брат, не обижайся. У нас у всех есть прозвища. Санко, вот, на Жало отзывается, а меня, хочешь Башкой зови!
Санко так прозвали, потому что до службы он был бортником и имел дело с пчелами. А еще за то, что с мечом управлялся лихо. Жалил его клинок супостатов немилосердно. Прозвище Гордею дали из-за страшной раны на затылке. Кто-то из гридней, спросил его после ранения: «Как башка-то, воевода?» – а он ответил: «Ничо, она у меня крепкая!» – к тому же сильна была эта башка на всякие военные хитрости.
– Я, коли не Веснушка, так с четырьмя сотнями бойцов к ним в логово и не сунулся. Сидел бы на засеке промеж двух болот, да муромского князя дожидался. А ну, как князь муромский не поспеет? Тогда татарва разметает засеку нашу по бревнышку. Ведь их супротив нас вдесятеро будет! Засеку пройдут, стало быть, и болота минуют – ищи-свищи их грабастиков тогда по всей Руси! Теперь же мы тут пошумим маленько и князю поболе сроку дадим с подмогой подойти.
А с таким провожатым ничо не страшно. Ты, Санко, приставь к нему двух бойцов из своей сотни с крепкими щитами, чтоб оберегали от шальной стрелы.
– Уразумел сие, сделаю!
– Теперь, Веснушка, поведай нам еще раз, что мне давеча сказывал.
– В набег на нас идут три хана, три родных брата. У старшего под началом две тысячи воев. У других ханов – по тысяче. Всего, стал быть, четыре тысячи сабель. Войска по пути растянулись зело. Здесь передовые – сотен девять-десять. Ждут остальных. К полудню соберутся все. Тогда и выступят на Муром. Пятьдесят верст, что до града осталось, мыслят к вечеру одолеть. И, коли выйдет – со скоку город взять!
– Ну, сие мы еще поглядим, кто, где к вечеру будет – говорит Гордей насмешливо и тут же продолжает ласково, – соколик, удалец ты, Веснушка, парень не промах! Хорошую службу сослужил ты отчине и князю! Он сего не забудет!
Между тем из лагеря степняков, который находится не далее, чем в полуверсте, доносятся громкие голоса. Чаще других можно слышать два слова: каурдак и кыстыбый.
– Что за каурдак и кыстыбый такие? – спрашивает воевода у проводника.
– Каурдак – сие промытые и зажаренные с луком внутренности коня, а кыстыбый – лепешки с кашей.
– О чем еще говорят сии пожиратели конины?
– О бабах говорят. Хотят попробовать муромских девушек.
– Вот скоты!
Пока происходит этот разговор, татары образуют широкий круг, где обнаженные до пояса, соревнуются разбитые на пары борцы. Всех побеждает могучий воин с черной повязкой на месте левого глаза.
Молодой, татарин в богатом красном с золотым шитьем халате, видимо хан, хлопает в ладоши. К одноглазому победителю подводят каурого коня. Борец кланяется хану, благодарит, прижимая руку к сердцу.
– Хан Тагай, хан Тагай, –
