style="font-size:15px;"> **Мятль – мужской легкий плащ русича.
Одинокая Ружица сидит у открытого окна, пригорюнившись, подперев кулачком щеку, глядит на дорогу, идущую из села в сторону леса, на опушке которого растут березы.
Такая уж доля женская: встречать, да провожать, из похода мужа ждать, ждать, ждать. Без него детей растить, у окна о нем грустить. Тяжко! Но тут придет утешитель-мурлыка, выгнет спинку, сделает пушистый хвост трубой, потрется о ноги. После прыгнет на колени, свернется там теплым, серым клубочком-коточком и заведет мурчальную песенку. Тогда руки сами станут гладить шелковую шерстку и печаль на время отступит.
Такая уж доля мужская: скакать на сером в яблоках коне на службу, на дальнюю заставу, на засеку пограничную. Свистит встречный ветер в ушах, тугой, холодит разгоряченное лицо, от его долгого дыхания слезятся очи. А в голове дума, воспоминания: недавнее прощание с молодой женой, ее зеленые, мокрые от слез очи, рыжие волосики годовалой дочурки и ее белое, милое личико.
Один раз Санко не утерпел. Он замедляет бег своего коня, лезет за пазуху и вытаскивает оттуда деревянный змеевик (старорусский аналог медальона), на крышке которого вырезана березовая веточка, а под крышкой два отделения. Там в одном – локон рыжих волос (дочки), а в другом – локон русых волос (жены Ружицы).
Полюбовавшись, всадник целует березку на крышке и убирает свою святыню обратно к нательному кресту.
А в приграничье неспокойно. Разведали, протоптали черные татарские ястребы дорожки на Русь через леса муромские. Да и повадились рыскать, искать там себе поживы.
Потому послал в те места князь московский дружину малую во главе с воеводой Гордеем в помощь князю муромскому. Потому и скачет туда Санко на верном своем скакуне, торопится на службу.
***
Татары! Татары! Татары! Эта кошмарная весть летит, как на крыльях от человека к человеку, от села к селу. Страшно! В слове «татары» слышится топот и крики настигающих всадников, пламя пожарищ, горечь разорения, ужас рабства, насилие, гибель всех и всего, что дорого. Страшно! Все поднимается, бежит, прячется перед этой жуткой опасностью. Потому что невозможно противиться степной орде малыми силами. Железные копыта мнут, взошедшие было хлеба!
Люди, прячьте добро, прячьтесь сами и надейтесь только на своего князя, да на его дружину! Спаси, Боже! Спаси нас княже!
– Чудины мещорские послали гонца князю муромскому. Он уж собирает дружинушки хоробрые.
– Да когда соберет еще? А нам тут пропадать под татарскими саблями?
– Да нет же! Князюшка московский передовой отряд послал, дружину малую. Гордей—воевода ведет гридней навстречу супостатам.
– Да сколечко там их, гридней тех?
– Немного. Однако, врага задержат. А уже сам князь муромский с княгинюшкой на крылечке прощается, да в злаченое стремя ножку вдевает. Да и на засеке, что промеж двух болот, застава из муромцев, коню степному не пройти.
– Ох, идет туча черная из южных степей, да с востока. Что-то будет?!
***
Огромный матерый медведь, разбрызгивая радужные капли, отфыркиваясь и отряхиваясь, вылез из небольшой
