один из охранников связал заключенному руки какой-то тряпкой; второй осторожно, чтобы не потерять равновесия, присел; когда распрямился, колодки свалились.
Скоро они оказались на самом верху, под такими же, как ступени, оплывшими зубцами, – на длинной узкой террасе, откуда в пору былых войн и осад эмирские лучники пускали стрелы в осаждающего неприятеля.
Базар по-прежнему шумел; когда человек полетел вниз, шум колыхнулся, как будто какое-то огромное существо ахнуло от неожиданности.
Ударившись об откос, человек тяжело шмякнулся на землю, вскочил было, тут же снова упал и, сонно поворочавшись, затих.
– Вода, вода! – уже летело над толпой. – Вот кому свежая вода!.. Финики, финики!..
– Аллаху виднее, кого чем наказывать, – меланхолично произнес Гурган.
Стражники гуськом осторожно спустились со стены. Один подошел к лежащему и попинал его мыском мягкого сапога. Тот не шевельнулся. Стражник махнул рукой и что-то крикнул. Второй недовольно отмахнулся. Первый пожал плечами и тоже побрел к воротам тюрьмы.
– Вы будете шевелиться? – крикнул Гурган. – Мурад, дорогой, угости-ка их плетью. Долго мне ждать?
Один из мордоворотов тронул коня и порысил к воротам – тоже довольно неспешно.
– Даже крестьянские волы бодрее этих скотов, – буркнул Гурган. – Чтоб вас всех!
Взгляд его снова упал на Шеравкана.
– Так что вот так, – протянул он. – Да-да, пешочком. Подойди-ка.
Шеравкан сделал два шага и остановился, когда пыльный сапог вельможи и тусклое серебро стремени коснулось его одежды. Он задрал голову, преданно глядя в лицо господина Гургана.
– Ты, я вижу, парень хороший, – сказал Гурган.
Разжал пальцы. Тускло блеснув, что-то упало возле передних копыт его лошади.
Шеравкан наклонился и погрузил пальцы в теплую пыль.
– Господин Гурган, – растерянно сказал он, протягивая дирхем. – Вы уронили.
Яма
Того, кто почему-то проникся к нему сочувствием, звали Касымом. Оторвал полу от своей рубахи, сделал ему повязку на глаза. Величал шейхом, часто начинал фразу словами «при вашей-то учености, господин». По рукам Джафар понял, что он, скорее всего, человек высокий и худой: длинные кисти, длинные же тонкие пальцы. Касым брал его ладони в свои, держал, гладил, бормоча бессмысленные и жалкие слова утешений. В полубреду начинало казаться, что это добрые руки старой няньки Махбубы. «Ну не плачь, Джафарчик, хватит, миленький мой, перестань, все прошло, ничего не болит». Вот сейчас она вытрет его слезы, нежно взъерошит волосы, даст кусок лепешки с медом, легким шлепком проводит за порог; и он выбежит к солнечному сиянию, к радостным переливам света на свежей листве; а сейчас просто крепко зажмурился, чтобы разглядеть красные яблоки, плавающие под веками.
Ближе к вечеру стражники спускали в яму бадью с водой. В образовавшейся
