носильщиками, стаскивали трупы с кучи и срывали с них одежду. Ткани были ценным текстильным сырьем, которое не полагалось сжигать вместе с их бывшими владельцами. Раздевать трупы было нелегким делом. Скрюченные оцепеневшие тела добровольно не расставались с одеждой. Но у носильщиков уже выработалась сноровка. Двое хватали труп. Первый носильщик крепко держал труп, а второй стаскивал верхнюю одежду. Это было жуткое зрелище. Покойник с повисшей головой и вытянутыми вперед руками напоминал пьяного, которого раздевают, чтобы уложить в постель. Судорожно сведенные пальцы крючьями цеплялись за рукава. Сильным рывком куртку или пальто выдергивали из цепких рук трупа. На многих женщинах, особенно доставленных из Освенцима, было надето элегантное шелковое белье. От нежнейшего цвета «сомон» до «перванш». В разрезе сорочки виднелась тощая грудь с торчащими ключицами. Оголенный труп беспомощно валялся в грязи, жалостливо прижав руки и склонив остриженную голову. Разинутый рот, зиявший черной дырой, создавал впечатление, будто покойник до упаду хохочет над этим маскарадом. Ведь в маскараде не было нужды – бедняга и без того давно окоченел.
Кусачками носильщики вспарывали шнуровку на обуви – обычно узловатую бечевку или проволоку, – срывали ее с босых ног. У некоторых трупов стягивали по нескольку пар тончайших женских чулок. Между голыми трупами, лежавшими как попало, бродил еще один заключенный с зубоврачебными щипцами в руках. Он обследовал ротовые полости в поисках золотых коронок. Протезы вырывал целиком. Если они не представляли ценности, он тут же совал их обратно в черную дыру, пристукивая теми же щипцами. Лишь после этого два других носильщика хватали обобранного мертвеца за руки или за ноги, смотря по тому, как он лежал, и оттаскивали к общей куче. Привычными движениями они раскачивали труп, и он шлепался на груду нагой плоти…
Кремер остановился, проигрывая в голове ту картину.
По всему лагерю снова смердело горелым мясом. Острый запах въедался в слизистые оболочки. Высокая труба извергала в небо багровое пламя. Ветер разносил густой черно-бурый чад, повисавший клочьями над лагерем.
Кремер вспомнил одну ночь в августе 1944 года. Это было за несколько дней до бомбежки лагеря американцами. Из окна барака Кремер увидел над трубой такое же, как сейчас, красное зарево и подумал: «Кого это они сжигают среди ночи?» На следующий день по лагерю шепотом передавали: «В крематории расстреляли Тельмана[6] и сожгли». Был ли верен этот слух? Никто не мог точно сказать. Хотя нет! Один человек знал точно.
18 августа 1944 года команда крематория получила приказ растопить одну печь на ночь. Вечером команду заперли в запасных помещениях при крематории. Эсэсовцам не нужны были свидетели. Однако один поляк-носильщик ускользнул и спрятался за грудой угля во дворе крематория. Он видел, как отворилась калитка в заборе и во двор ввалилась орава эсэсовцев. Они вели человека в штатском. Высокий, широкоплечий, в темном костюме, он шел без пальто, голова была непокрыта.
Незнакомца подтолкнули к входу в камеру – и тут же грянули выстрелы. Эсэсовцы втащили расстрелянного в камеру. Через
Эрнст Тельман (1886–1944) – председатель ЦК Коммунистической партии Германии (1925–1933), депутат рейхстага (1924–1933), баллотировался на президентских выборах 1925 и 1932 года. Был арестован 3 марта 1933 года, за два дня до выборов в рейхстаг. Застрелен в августе 1944 года в Бухенвальде после более чем одиннадцати лет одиночного заключения. –
