на выбор спать, болтать или, высунув голову наружу, смотреть на льды, снега и звезды в темных небесах. Сатл шагал и шагал, не ведая усталости, но временами нам хотелось поразмяться – тогда я протягивал руку к палке с железным острием, тыкал зверя под челюсть, и он останавливался с коротким недовольным ревом. Мы вылезали из гамака, валялись в снежных сугробах до полного окоченения, прыгали, подскакивали, не решаясь, однако, взмыть в воздух. Сумрачные Земли – не место для полетов; тонкая пленка на крыльях промерзает, трескается, и, по словам целителей Зу'барга, эти раны неизлечимы.
Кроме холода, ветра и скуки монотонного движения, мы не встречали иных опасностей. Наконец, на четырнадцатый день пути на горизонте поднялось плато Атрим, покрытое хвойным лесом, воздух слегка потеплел, и даже небо выглядело приветливей; казалось, еще чуть-чуть, и мы достигнем врат ущелья, ведущего наверх, а там и конец путешествию. Там ждали отдых в гостеприимных гнездовьях, щедрое тепло земли, новые встречи и знакомства, полеты над синим озером, невиданные машины – все чудеса Фастана, которые я собирался запечатлеть в своей бездонной памяти.
Но рок, подстерегающий мечтателей и фантазеров, не дремал. Рок – темная ипостась судьбы, удача – светлая, и существуют они в неразрывном единстве, сменяя друг друга по воле случая. Наверное, в тот час удача наша задремала или судьба решила напомнить, что милости ее небезграничны, не даются даром и требуют оплаты. Словом, нас выследил катраб.
Гибкое тело хищника было почти незаметным на фоне сверкающих льдов, однако сатл его почуял. Тревожно взревев, он бросился к ущелью; огромные ноги разбрасывали снег, клубившийся за нами белым облаком, гамак мотался под шерстистым брюхом, и мы тряслись в нем, цепляясь за веревки и сбившиеся комом шкуры. Трех-че-тырех сатлов катрабу не напугать, да и сам он не рискнет на них наброситься, но с одиноким животным дело иное. Сатл – тварь огромная, однако мирная и не имеет никакой защиты, кроме ног; плохое оружие против клыков и когтей катраба. Зная об этом и не пытаясь вступить в поединок, наш зверь мчался к спасительному ущелью.
– Уйдем, – пробормотал Фоги, высунувшись из гамака. – Успеем!
– Нет, – возразил я, прикинув скорость, с которой мчался хищник. До него было метров пятьсот, но с каждой минутой расстояние сокращалось. Гигантские прыжки! Снова и снова он взлетал над торосами, и тусклый солнечный свет струился по серому, будто присыпанному пеплом панцирю.
Фоги придвинулся ко мне, его била крупная дрожь. Суукцы – не воины, они лишены инстинкта агрессии и убийства; больше того, они не охотятся, не ловят рыбу, а лишь обдирают трупы животных или морских обитателей, погибших по завершении репродуктивного цикла. Шкуры, перья, кожа, кость и рыбьи пузыри – все это не результат кровопролития, не охотничьи, а прозекторские трофеи. Мысль о том, чтобы отнять у кого-то жизнь, пусть даже для защиты собственной, чужда их философии, и это вполне объяснимо:
