встретив на скачках Содому, бросила в его лицо рисунки малыша:
– Что же ты, великий живописец, тратишь время на чужих бездарей? А непризнанное дарование, унаследовавшее талант гениального отца, рисует сажей, замешанной на сиротских соплях!
Содома, рассмотрев каракули, густо покраснел, засуетился и украдкой сунул в карман Лауретты увесистый кошелек:
– Бери, шантажистка, хватай, накорми кукушонка! Он не от меня. Но тоже гений.
Потом старый мастер еще долго вздыхал о заначке, которую тайно от супруги намеревался поставить на Звездокрыла.
На Звездокрыла поставила сама Лауретта и, кстати, немало выиграла.
Она сняла угол возле часовни Девы Марии, приодела мальчишку, навесила ему на шею бант и отвела к мастеру.
– Безусловный талант! – Содома поддержал уверенность матери в гениальности чада и дал рекомендацию подкидышу для обучения в Риме.
– Только Рим способен воспитать настоящего живописца, – шепнул он на прощание мальчугану. – Езжай в академию, сынок, внимай гениям, не у меня, жалкого подражателя, учись, а у великого Рафаэлло, чью оброненную кисть поднять за честь счел даже папа римский. Туда, сокровище, поспеши, в Рим! Жаль, что ангела Рафаэлло забрал к себе господь раньше положенного срока. Беда, что не увидишь, как рождаются настоящие шедевры. Лишь Рафаэлло Санцио способен затмить творения Творца. Тебе предстоит учиться у мертвеца. Но знай, что гениальность бессмертна.
– К папе римскому послал?! С ума сошел! Не пущу! Нельзя! – кричала и плакала мать.
Но успокоилась, когда Содома прислал ей бочонок превосходного тосканского бордо.
Содома прожил долгую безбедную жизнь и, почив, оставил наследникам усадьбу, заполненную тридцатью ручными барсуками, восемью скаковыми жеребцами, египетским крокодилом, говорящим вороном и тремя фуриями женского рода.
Он так и не признал Алессандрио своим наследником. Но перед смертью сказал:
– Я знаю, кто был его родным отцом. Нет смысла называть божественное имя, потому что скоро весь мир сам догадается и разразится слезами радости.
6. Змееныш
Алессандрио не верил в демонов, ангелов, суккубов, инкубов и прочую хвостатую нечисть. Но, благодаря найденному манускрипту мага Термигона пытался переиначить злосчастную судьбу.
Год назад кулак немочи стиснул хворые легкие, не позволяя вздохнуть. Лишь после откашливания ржавым расплавом художник мог приняться за работу. Взяв в руки ненавистную ступку и раздолбанный в лепешку пестик, он с утра до ночи, бешено отбивал свой последний марш на тот свет.
«Неужели до конца своих дней я должен дышать ядовитой желчью? – думал он. – И это ради бездарей, называющих себя мастерами, но не умеющих отличить волконскоит от малахита, а уголь от жженой кости? Как не умеет, например, Риччи, любимчик Содомы? Тот самый папский угодник, на которого
