Сергея Лягина. И если кто и может об этом рассказать, так это сам Лягин. Помнится, в результате его исследований «Богородица» враз состарилась на тысячу лет! Теперь она официально считается произведением седьмого века. Хотя у Лягина на этот счет было свое особое мнение.
– Но почему столь ценный экспонат находится в запасниках, а не выставлен на обозрение публики?
– Я же говорила, в нашей коллекции четыре тысячи икон. И каждая вторая претендует на место в основной экспозиции.
– А где мы можем найти Лягина?
– Он давно на пенсии, но телефон я вам раздобуду.
Под впечатлением от увиденного Глеб и Буре спорили всю обратную дорогу в университет.
– А что, если разница в цвете не является опознавательным знаком, как мы с вами первоначально предположили? – размышлял профессор.
– Но тогда чем ее можно объяснить?
– Ну хотя бы тем, что древние греки вообще описывали цвета весьма специфическим образом.
– Вы имеете в виду такие вещи, как отсутствие в их лексиконе слова «синий» или «голубой»?
– Например. Но если бы вся разница заключалась только в этом. Помните, как Гомер описывает море? Он сравнивает его с вином.
– Тогда давайте вспомним, что тот же цвет вина он использует и для описания овечьей шерсти. А небо Гомер вообще называет бронзовым! И что с того? В конце концов, по преданию, поэт был слепым. Ему простительно.
– Хорошо, вспомните Еврипида, – не сдавался Буре. – Он-то точно слепым не был. Но при этом мог запросто применить прилагательное «хлорос» к человеческим слезам или крови. И даже если мы согласимся со спорной точкой зрения насчет того, что это слово, исконно означавшее «зеленый», могло также означать еще и «желтый», то все равно кровь и слезы, даже при таком допущении, будут выглядеть как минимум нетрадиционно.
Глебу было нечем крыть, но Буре все продолжал сыпать доводами:
– А Эмпедокл, который сводил все многообразие окружающих красок лишь к четырем цветам? А Ксенофан, из семи тонов радуги различавший всего три?!
Надо признать, по части знания Еврипида и прочих угнаться за Буре было решительно невозможно. Поэтому Глеб дипломатично предложил вернуться к вопросу о синем цвете.
– Мы совсем забыли про «циан», – спохватился он.
– Да, действительно, этим словом исконно описывались темно-синие эмали, но оно никогда не применялось ни к небу, ни к воде. Ну не странно ли?
– Постойте, но разве Гомер не сравнивает цвет волос Гектора именно с «цианом»? Разве мы не можем считать это аналогом нашего выражения «иссиня-черный»?
– Пожалуй, – признал профессор, благодушно сводя ученый спор к временной боевой ничьей.
Порядком устав от дискуссии и на время позабыв
