разэтак, и через колено! Простите, госпожа… Они там совсем охре… сду… ума лишились?! Вы же горите вся! Тут не вам, тут вас лечить надо!
– Не надо… Я в порядке. Отпусти меня.
– Госпожа…
– Будь добр, поставь меня на пол. – Я встряхнула головой, разгоняя мушки перед глазами, и, спотыкаясь, пошла в сторону операционной.
А солдаты… Они просто прижимали кулаки к груди, отдавая честь, и делали благословляющие знаки.
Оказывается, умирать от стыда – не просто расхожая фраза.
– Светлые, хоть бы никого не было. Хоть бы сегодня никого не было, пожалуйста… – шептала я, расставляя свечи вдоль ряда богов в часовне. – Я больше не могу, правда. Я с ума сойду, честное слово…
Я затеплила последнюю свечу, согревая Брыга-Пакостника, и села на скамью, одну из двух дюжин, расставленных вдоль прохода.
– Светлые, пусть сегодня не будет сражений!
Рассветные лучи пробивались через витражи позади статуй, прокладывали по полу дорожки – бирюзовые, розовые, желтые, салатовые, и в разноцветных солнечных столбах плясали тысячи пылинок.
Голова была тяжелой – с тех пор как я начала помогать лекарям, большую часть раненых ядовитыми шипами направляли к нам, и за последние двое суток я спала всего три или четыре часа. И то урывками.
Свечи дрожали от сквозняков, приплясывали, расплывались, двоились, и вишневые опалы глаз Брыга горели темно-красной венозной кровью, сияли, переливались всеми оттенками пурпура.
– Альери-и…
– Что?
– Не ходи… Останься… Сбеги…
Сверху посыпалась золотистая труха, будто кто-то ходил по крыше. Мелкая, щекотная, теплая, как та иллюзия с бабочками, что устроил для меня Сорел, она запорошила нос и слипающиеся глаза. Мне еще привиделось, что она растаяла, попав на ладони.
– Дай умере-еть…
– Кто здесь?! – вскрикнула я и… проснулась.
Я устало потерла виски, выудила из кармана усиленный лепестками папоротника концентрат сока островной гуараны и одним глотком опустошила всю склянку. Последнюю неделю я держалась только на эликсирах – такое количество яда не проходило бесследно даже для меня.
Хлопнула закрывшаяся дверь; ворвавшийся сквозняк шевельнул ризы, раскачал плети воскового плюща, увившего стены, как выдох именинника задул свечи вдоль ряда Светлых, не принявших подношения. Выстоял только огонь, затепленный перед Брыгом, – он закоптил, взвился почти на локоть в высоту и опал, согревая Темного Пакостника.
Амулет связи, подаренный мне графом, задергался, когда я чистила очередную рану. Без слов поняв, что значит мерцание крупной черной жемчужины в подвеске, господин Майур протянул мне влажное полотенце – оттереть руки.
– Здравствуй, Лира.
– Добрый день, Ваше Сиятельство. Простите, что не отвечала, – я в госпитале.
– Заканчивай, – велел граф. – Жду тебя через два часа.
– Хорошо.
