волнуешься, – добавил он.
И губы – теплые, твердые…
– На нас смотрят!
– Никто нас не видит, успокойся. Темно…
Граф вернул меня домой накануне штурма.
– Орейо, Лира с тобой?
– Нет, господин, – отложил счета Тимар.
– Где она?
– В лаборатории. Ваше Сиятельство, я бы хотел…
– Потом, Орейо, – оборвал граф. – Прими документы.
Хлопок, и на столе материализовался плотный конверт.
– Я могу посмотреть, что внутри?
– Обязательно посмотри и ближайшие двое-трое суток имей при себе. Там документы на имя Тимара Гране́т, винодела, его сестры, Рэйлиры Гранет, дарственная на имение в Льесской провинции Империи Ара́ас, реквизиты банковского счета и транспортник, способный унести троих. Если я погибну во время штурма, сразу же, немедленно хватаешь Лиру и переходишь в Араас. Туда же прибудет мой сын Койлин, отправишь его к матери.
– А кто его мать? – запустил руки в волосы, взлохмачивая косу, Тимар. Он знал, что штурм Альери будет опасным, но чтоб настолько…
– В письме сказано. И еще… Если Лира беременна, ты усыновишь ребенка, или я тебя из Подвалов Темных достану, – плюнул злыми искрами амулет связи.
– Я бы сделал это и без вашего… кхм… указания, – тихо сказал Тим. – Я люблю ее.
Граф замолчал.
На той стороне что-то звякнуло, стукнуло, забулькало.
– Вопросы, Орейо?
– Кого еще взять? Вы сказали, что транспортник на троих.
– Пантеру.
12
В ночь перед штурмом мне приснился отец.
Косой шрам на смуглой шее, потертый шнурок амулета, усталые добрые глаза и мозолистые ладони – шероховатые, они царапали щеки, когда папа вытирал мне слезы, – больно уж сказка о рыцаре-эльве была грустной.
– Ну вот, расстроил тебя, – вздохнул отец. – Надо было про лису рассказывать.
– Про лису я уже знаю, – шмыгнула я носом и прижалась к его боку.
Мы сидели на высокогорном лугу, заросшем ромашками. Где-то вдалеке мычали коровы, звенели бьющие в подойники струи молока, лаяли собаки. Тепло было. Хорошо…
Шмель жужжал.
– Пап, а почему мама с нами не поехала?
– Не захотела.
– А почему? – не отставала я. – Почему она никогда с нами не ездит? Ни на праздник, ни на ярмарку, ни кататься?
– Сложно это, котенок.
Отец сорвал и прикусил тонкий стебель пастушьей сумки, лег на траву, положив голову на согнутую в локте руку. Глядя на него, я сделала то же самое.
– Пап?
– Что?
– Это потому, что ты ее украл, да? Поэтому она нас с тобой не любит?
Отец резко сел, прошипел что-то на незнакомом мне языке.
– Кто тебе сказал это, котенок?
– Никто… –
