мол, потеряли координацию… медитируют…
– Ва-ай!.. Какая кардинаций?!
– Успокойся, Орех!.. Хорошо, что не ориентацию!.. Ты давай присаживайся, коллега, к столу… Ужинать будем… Правда, остались одни рыбьи хвосты… Но хлеб-соль есть!.. Что ещё нужно солдату!.. – И разлил разбавленный спирт по стаканам…
– Вай! Ай-яй-юшки! Намь незя! Незя намь!..
– Незя-незя!.. – строго передразнил я. – Помнишь, что будет за отказ в содействии и по оказанию помощи мне?! И что будет, солдат, если комбатовский, французский одеколон влить в кульмандиевские сапоги?!
– Ва-ай!.. Какая франчуза комбата диколон?! Зачемь сапок?! – растерявшись, залепетал сторож…
– Давай пей! Художественный промысел требует! Новаторства в полотне больше будет! Не тяни резину!.. – И помог довести руку со стаканом до шеи с трясущимся от волнения кадыком… – Ну! Чебурил-ло! Двигай губами!..
Ключник залпом глотнул из стакана…
В запрокинутой голове зрачки глаз уплыли за веки… Небольшая пауза, тишина… Ни кря… Ни га-га-га… Ни кашля… Ни «ух-ахового» удовлетворения… Мановением беды я испугался и засуетился…
– Сейчас, Орех! Сейчас!.. Давай закурим!..
Взял беломорину со стола и вставил ему в рот…
– Кури, Орешек! Кури…
Поднёс зажжённую спичку, не догадываясь о том, что часть папирос, лежащих на столе, были забиты «травкой» руками валявшихся на полу ключников…
Орехимбаев затянулся раз, ещё раз… Из-под верхних век выплыли крупной ядрицей чёрные зрачки глаз, зачихал, просопливился и запел песню «О комсомольской юности…»
– Ёрген мурген комсомол!.. Комун мурден комсомол!..
Весело, залихватски передразнивая, я, вторя, подпевал ему:
– …Одна палка, два струна!.. Я хозяин вся страна!..
Неожиданно прервалось задушевное сопрано, певчий агитатор рухнул лбом на пол, не проронив ни слова…
– Ты чего, Орех?! А?! А-а-а! Я сразу же почувствовал в тебе какой-то подводный камень!.. Раскололся Кокос!.. Ну, блин, и помощнички!.. Ну, блин, работнички!.. Ключники, бл…, одним словом!.. С кем теперь будем стенд рисовать?!
Опустошённым в отчаянии взглядом осмотрел комнату… В углу – висящая на гвозде солдатская шинель. Разбросанные грязные тряпки, клочки газет, объедки… Измято-протёртый плакат на стене – Аллы Пугачёвой, из кинофильма "Женщина, которая поёт…". «Наверно, самоварят блудным сапожком, глядя на неё!..» – злым "цедом" оценил я афишу… Тёмно-серое окно, за которым «июньским банщиком» подглядывала парная ночь с тусклым фонарём-полумесяцем… «Сколько времени?.. Предположим, сейчас одиннадцать-двенадцать часов ночи… Значит, осталось семь-восемь часов на исполнение заказа…» Мучительно, помня о задании, подвывая, размышлял… «Что же будет?! Что же будет?! И что же я такой-растакой разнесчастный?! Завтра меня повесят, как Буратино, кверху ногами, в лифтовой шахте!.. Как обещал капитан Зверюгин… Если к сроку не будет готов стенд…» Взгляд вновь скользнул по висящей в углу шинели. Будоражная мысль-идея спасительной соломки
