теплый запах парного молока и размышляла над услышанным. Они со Стемой не так давно прибыли в Ростов, а ее Стрелок уже вон куда метит. Конечно, хорошо было бы получить столь высокое место, однако и другие, более нарочитые[69] ростовчане могут захотеть возвыситься в новом граде. И Светорада впервые подумала о том, чтобы поговорить об этом деле с ростовским тиуном. Усмар, как бы там ни было, мужик толковый и влияние на посадника Путяту имеет немалое. Однако… Светораду даже вид Усмара раздражал, несмотря на то что тиун не был дурен собой, одевался на редкость аккуратно и богато. Она не обольщалась насчет того, что Усмар за услугу ничего не попросит. Ведь уже не единожды он затрагивал ее, одарить пытался… А когда смотрел на нее, то в его темных глазах появлялся маслянистый блеск. Светорада невольно усмехнулась, вспомнив, как недавно тут же, подле хлевов, толкнула наглого Усмара в кучу навоза, чтобы руки не распускал.
Ну да ладно, Светорада взяла полные ведра и пошла к выходу. Остановилась на пороге, вдохнула глубоко. В воздухе уже явственно ощущался восхитительный запах талой воды и влажной земли. Хорошо!
Весна и в самом деле наступала. Солнце днем светило так, что в кожухах становилось жарко. И хотя по ночам было студено и снег затягивало крепким настом, днем на сосновых иглах елей висели капли влаги и часто было слышно, как осыпались с мохнатых лап пласты снега. Днем же с крыш капало все сильнее, и пригревшиеся на солнце синицы, цепляясь за бревенчатые стены построек, звонко долбили по дереву клювами, отыскивали спящих между бревнами мух.
А потом, меньше чем за седмицу, вскрылся лед на Неро, берега его начали просыхать, а там и водяная птица пошла. По воде плыли темные стаи гоголей, крохалей, белели пары строгих лебедей, весенний воздух звенел от птичьих голосов. Повсюду журчали ручьи, открылись еще бурые после снега проталины, распространяя запах сырости и перегноя.
Теперь Нечай чаще отпускал Стрелка к жене, а вои его десятка всячески прикрывали старшого, если он задерживался на побывке. В Большом Коне Стема сдружился со Скафти. Они часто бывали вместе, соревнуясь, кто кого превзойдет в знании прибауток, больше выпьет пива и не опьянеет или ловчее взберется на столб для учений. Старшая дочка Гуннхильд, пятнадцатилетняя Бэра, даже заявила варягу, что хочет, чтобы ее вывел на первый девичий праздник не Скафти, а Стрелок – если Света, конечно, позволит.
– Вот видишь, приятель, – говорил Скафти, пряча улыбку, – теперь я уже не слыву самым завидным парнем в округе. И даже моя племянница готова променять меня на какого-то бродягу, который и в росте мне уступает, и пьянеет быстрее, и знает свою родословную только до деда. А вот я помню ее едва ли не до богов…
– Где уж мне до небожителей, – прислонившись к бревенчатой стене, отвечал Стемка Стрелок. – С меня достаточно того, что я лучше езжу верхом и могу
Нарочитые – уважаемые, признанные.
