ангине.И пустым возвращается к небу ведро —
ничего, кроме солнца
в безжалостной сини.
И расплавленный воздух стекает на дно,
выпивая последнюю влагу колодца.
Но со дна – если вверх посмотреть,
как в окно —
видно: в небе звезда непогасшая бьется.
«Олени вечером доверчивы…»
Олени вечером доверчивы…
Их морды в дебрях темноты
мерцают над погасшей речкою,
над тайной шепчущей воды.
Олений лик вплетен в созвучие
воды, ветлы и тишины.
Река ведет свою излучину —
а вы покоя лишены:
что шепчет им вода вечерняя,
смывая вкус травы дневной,
даруя лицам их свечение
и этот царственный покой?
«Олень склонился над рекой…»
Олень склонился над рекой —
рога, как взрыв над головой —
и пьет неторопливо.
Не потревожьте водопой,
олений короток покой —
чуть дольше взрыва.
Проводы
Спасенный эхом, звук вернется,
но здесь его уже не ждут —
уже захлопнуто оконце,
и лишь ольхи недужный прут,
быть может, на ветру качнется…
Следы к дороге приведут.
Уже телега отстучала,
и безразлична вновь трава,
лишь у дощатого причала
волна качается едва.
Потом и речка замолчала,
отговорив свои слова.
А там и лодки след растает,
и, завершая долгий круг,
звук, ставший эхом, перестанет
тревожить, наконец, мой слух…
А дальше – тишина пустая.
Да время валится из рук.
«Моя душа беременна любовью…»
Моя душа беременна любовью,
Я чувствую, она вот-вот начнется,
Когда пересечемся мы с тобою —
И в каждой моей клетке вспыхнет солнце.
И кровь по жилам брызнет водопадом,
И оживет пропитое здоровье —
Душа освобождается от яда,
Когда она беременна любовью.
Сходить с ума от брошенного взгляда,
Уснуть в ногах, проснуться в изголовье…
Мне больше ничего уже не надо,
Когда душа беременна любовью.
И если бы не наважденье это,
Я точно что-то сделал бы с собою —
Но ночь в окне сменяется рассветом,
Когда душа беременна любовью.
«Такое время дня…»
Такое время дня,
такое время года,
что слава не нужна
и не нужна свобода.
Должно быть, заодно
ноябрь и бездомность,
когда твое окно
взошло звездой бездонной.
Похороню крыло
у твоего порога —
окно
