от недоедания давалось особенно трудно. Вкус лепешек с едким запахом дыма и с горечью золы могу припомнить и сейчас.
Однажды средь бела дня ворвалась взволнованная соседка с известием: «Над нами, в степи, только что убило снарядом лошадь!». Стремительный рывок и нам что-то достается. За многие месяцы в доме пахнет мясной пищей. Мне не удается разжевать ни одного кусочка мяса, такое оно жесткое. С котлетами проще, но специфический запах конины не по нраву генетическому европейцу. Эпопея с поеданием этого продукта стерлась из памяти. Люди окраин города бедствовали не так сильно – выручало подсобное хозяйство.
Запомнился странный случай. Одна из моих многочисленных тетушек работала в торговом управлении города. Звали её тетя Надя. Недавно было отбито очередное наступление немцев, наступило кратковременное затишье. И вот эта тетя приводит к нам (почему-то не к себе домой) трех мужчин в военной форме, но не военных. Все немного подвыпившие. Мужики лет по 30–40. Очень быстро накрывается стол, и появляется такая еда, от которой кружится голова, течет слюна. Всего этого мы не видели несколько месяцев. Да и до войны не очень часто. Здесь разные колбасы и сыр, масло и яйца, большая копченая рыба с потрясающим запахом. Уже на сале жарится картофель, а на столе быстро сменяя друг друга, булькают бутылки водки с сургучной пробкой, которую лихо ладонью дядьки выбивают за один раз. Пьют быстро и много. Хорошо жрут. Из разговоров удается понять, что они снабженцы, бывшие сотрудники горторга. Еще, что они только что вышли из окружения. Самый старший из них, типа вожака, достает из кобуры милицейский наган и, потрясая им, сообщает, что видел немцев близко в лицо и стрелял в них. Они пьяны, наглы, рисуются героями и храбрецами, но что-то их беспокоит, что-то тревожит, не чувствуется завершающей уверенности. Начал крепнуть мат, и тетка Татьяна, моя крестная мать, вывезла мена на санях на улицу в тающий и смешанный с землей снег. Сани не ехали. Было сравнительно тихо. Бабахало иногда на Северной стороне. Видно, немцам дали хорошо и отогнали прилично подальше. Вышла мама. Вокруг было сыро, слегка капало. Был виден весь полуразрушенный родной мой город, местами дымки тлеющих пожаров. Давили низкие облака. За Северной стороной небо было фиолетовым с дальними электрическими сполохами. Был слышан почти ровный гул дальнего боя.
Бабушка в наше отсутствие собрала все со стола и вместе с узлами выставила всю компанию в направлении неопределенном, но ясном. Мы вернулись в хату. Что это были за люди? Что они здесь делали, когда все мужчины Севастополя на войне? Не мог я представить, кто же может в такое лихолетье так себя вести. В воспоминаниях позже подумалось, так это же были дезертиры!
По левому боку нашего дома стоял каменный, окнами на улицу, дом, повыше и побольше нашей глиняной мазанки, стало быть, Подгорная № 18. Хозяйками дома были две пожилые сестрички, очень тихие, очень скромные, интеллигентные (возможно, из «бывших»). Я бывал у них во внутренней комнате несколько раз,
