чего же здесь ночи темны!
Небо словно в пожарища дыме,
Город мой вдруг врывается в сны,
Будто бомбою взорванный ими.
Милых улиц узнать не могу.
Эти здания, эти соборы,
Что когда-то не сдались врагу,
Повалились вповалку, как горы.
Всё в снегах, непролазных снегах.
Вьюга рыщет и нет мне дороги.
Боже праведный! В бедственных снах
Ты судьбы ли подводишь итоги?
Эти набережные, мосты,
Эти всадники, эти колонны —
Жизнь моя – это ведаешь Ты.
И во сне мои страхи бездонны.
И наутро – о, как же понять —
То был сон или в пропастях ада
Ночью грозной блуждал я опять
Видя гибель любимого града?
Лене
Вышла замуж за тюрьму,
Да за лагерные вышки —
Будешь знать непонаслышке —
Что, и как, и почему.
И в бессоннице глухой,
В одинокой злой постели
Ты представишь и метели,
И бараки, и конвой.
Век двадцатый – на мороз
Марш с киркой, поэт гонимый!
Годы «строгого режима»:
Слово против – дуло в нос.
Но не бойся – то и честь,
И положено поэту
Вынести судьбину эту,
Коль в строке бессмертье есть.
Только жаль мне слёз твоих
И невыносимой боли
От разлучной той недоли,
От того, что жребий лих.
1970 г.
«То украинскую мову …»
То украинскую мову,
То прибалтов слышу речь, —
Тайную ищу основу,
Смысл пытаюсь подстеречь,
Слов не ведая, внимаю,
Лишь догадкой вслед бегу
(Как бы музыка немая,
Что постигнуть не могу).
Но гляжу на эти лица,
Ярых рук ловлю разлёт,
В складке губ судьба таится
И прищур рассказ ведёт.
От осколка шрам на шее
И в глазнице голой – тьма:
Эту речь я разумею,
Здесь творила жизнь сама.
День за днём сильнее чую
Суть её, крутой исток —
Азбуку её лихую
Нынче знаю назубок…
1970 г.
«В умывальной враз на бетон …»
В умывальной враз на бетон
Тяжко рухнул и умер он —
В сырость, грязь, окурки, плевки,
Ржавой лампы ржавая дрожь
Мрачно замершие зрачки
Осветила – страх, невтерпёж…
Как бы в них
