страниц, усваивать определенные суждения: помимо этого, она должна была подметать комнаты, выполнять разные поручения, помогать в приготовлении простых блюд, по очереди играть с младшим братом и сестрами или служить им наставницей, шить и штопать, а также осваивать домашнее хозяйство под руководством своей аккуратной тети. Итак, мы видим, что хотя ее воображение питалось яркими впечатлениями, ее превосходная рассудительность контролировала фантазии, не допуская того, чтобы они заменили собой реальность. Она изложила следующее на обрывке бумаги:
«22 июня 1830, 18 час.
Хауорт, около Брэдфорда.
Это странное происшествие случилось 22 июня 1830 г. В это время папа сильно болел, был прикован к постели и так слаб, что даже подняться не мог без посторонней помощи. Около 9:30 утра мы с Тэбби сидели одни на кухне. Внезапно мы услышали стук в дверь. Тэбби поднялась и открыла ее. На пороге стоял старик, который обратился к ней со следующими словами:
Старик: Здесь ли живет пастор?
Тэбби: Да.
Старик: Мне надо его видеть.
Тэбби: Он болен и лежит в постели.
Старик: У меня для него послание.
Тэбби: От кого?
Старик: От Господа.
Тэбби: От кого?
Старик: От Господа. Он желает, чтобы я возвестил приход жениха и что мы должны приготовиться к его встрече, что нити скоро ослабнут и золотая чаша будет разбита, кувшин будет разбит у фонтана.
На этом он завершил свою речь и внезапно исчез. Тэбби закрыла дверь, и я спросила, знакома ли она с ним. Она ответила, что никогда раньше не видела ни его, ни кого-либо ему подобного. Хотя я абсолютно уверена, что он был неким фанатичным энтузиастом, возможно, положительно настроенным, но совершенно лишенным подлинного благочестия, я все же не могла удержаться, чтобы не зарыдать от его слов, столь неожиданно произнесенных в тот особый период».
Хотя датировка следующего стихотворения несколько неопределенна, кажется весьма уместным привести его именно здесь. Должно быть, оно было написано до 1833 года, но насколько раньше, определить невозможно. Привожу его как пример замечательного поэтического таланта, проявившегося в различных мелких произведениях того времени, по крайней мере во всех тех, которые мне довелось читать.
Раненый олень
В густой чащобе, там, где тень
Ковром лежит у ног,
Предстал мне раненый олень,
Покинут, одинок.
Свет, что сочился сквозь листву
(Он скуден был и мал),
Скользил по ложу из травы,
Его же – озарял.
В дрожащих членах билась боль,
Боль наполняла взор,
Склонил он с болью до земли
Ветвистый свой убор.
Но где ж друзья? Подруга где?
Один в свой смертный час!
Никто не поддержал его,
Никто от мук не спас.
Страдал
