ходим по жизни порой, как по лезвию…»
Мы ходим по жизни порой, как по лезвию,
то никнем, то вызов бросаем судьбе…
Но есть в этой жизни Добро и Поэзия,
что в трудный момент да помогут тебе…
«Мы, разбредясь по собственным квартирам…»
Мы, разбредясь по собственным квартирам,
по душам собственным – чужие, не зови! —
не ощущаем, сколько в этом мире
л ю б в и.
Восторженной. Отчаянной. Больной.
Погрязшей в суете и мелких распрях.
В душе угрюмой мечущейся страстно.
Абсурдной. Вдохновенной. Озорной.
Увядшей как осенняя листва.
Поруганной. Отверженной. Гонимой.
В неведеньи проследовавшей мимо
того, кто ждал её как божества.
Надменной. Безнадёжной. Виноватой.
Огромной – не унять и не объять.
Всесильной и беспомощной. Распятой
и вновь восставшей из небытия.
Нелепой и смешной. Косноязычной.
Меняющейся, странной, многоликой…
И всё-таки – в любом своём обличье! —
в е л и к о й.
«Так увидеть любимых захочется…»
Так увидеть любимых захочется…
Но судьба возражает – «Нет!»,
нас готовя к тому одиночеству,
где уже ни любви, ни сует.
«В пространстве лет…»
В пространстве лет
рассыпаны мгновенья…
Что скрыто в них?
Прозренье? Озаренье?
В мелодию
сплетённые созвучья
иль россыпь разных нот —
на всякий случай?
К познанью
непроторенные тропы
или спрессован в них
готовый опыт?
Священный текст
иль чистый лист бумаги —
пиши, твори,
исполненный отваги?
В них росчерк света
или сгусток тьмы?
Что ищем мы?
Чего боимся мы?
«Верю, верую – что бы ни сталось со мною…»
Верю, верую – что бы ни сталось со мною,
не умру я – уйду в измеренье иное.
В измерении том – без сумятицы чувств,
без надежд, без одежд, – знаю, я приживусь,
и обетов земных, верьте, там не нарушу,
на иные весы положив свою душу.
И со мною уйдут – и не надо иного,
и меня осенят, как земная награда,
только отзвук прощального слова,
только отсвет печального взгляда…
«Я полную чашу воды иль вина…»
Я полную чашу воды иль вина
придвину неспешно к застолью,
не требуя выпить немедля, до дна, —
пусть жажда диктует, и только.
Несу своё Я – пусть полно до краёв! —
легко, ненавязчиво, исподволь…
Да будет последнее слово мое
не проповедью, а исповедью.
«Пробился сквозь задвинутые шторы…»
