приключенческой книги. Угаданные лица по нраву детям. Лицо гостя давно знакомо из детских созерцаний. Настойчивая странность отсылает к детству, а детство любят мусолить разве средней руки писатели. Лицо гостя вызывало досаду ненужного возвращения к забытым странностям. В его неаккуратной кудлатой прическе тоже легко угадывалось лицо.
– Почему он олень? – спросила Нонна Леху.
– Потому что рога еще не отшибли, – ответил Леха лукаво.
– А почему ты марсианка?
– Меня марсианкой называет исключительно Леха, ему так проще меня терпеть, – незлобиво ответила Нонна.
– А зачем он тебя терпит?
– Спроси у него.
– Леха, ты зачем ее терпишь?
– Сам не в курсе… Чтоб ты спросил, – отозвался Леха. – Спит она в другой комнате, а я никогда до другой комнаты не доползаю. Каждую ночь ползу, ползу, но пока не дополз.
– Сколько же тут комнат?
– Две и есть. Забирай ее!
– Комнату?
– Щас, комнату! Марсианку эту забирай к едрене-бене из комнаты.
– Вариант, – предостерег Филя.
– Ну и забирай нах!
– Я же и заберу, – не уступал Филя.
– Спой, Олень! Спой про оленя! – умиленно, потирая наколки на предплечье, попросил Леха. Ему делалось спокойно и радостно оттого, что Марсианка от него того глядишь свалит. Он устал от полнолуния, от полномарсия и полновенерия, и полнох… – Спой, б..!
Филипп запел. Но не про оленя:
Я узником стал
В твоей пустоте,
Потому что тебя люблю.
Теперь что-то пью
В твоей пустоте,
Потому что тебя люблю.
Огни деревень
В твоей пустоте,
Потому я тебя люблю.
А вечером я
Сижу в пустоте,
Потому что тебя люблю.
Плевать я готов
В твою пустоту,
Потому что тебя люблю.
Пускай я лечу
В твою пустоту,
Все равно я тебя люблю.
Я верю в тебя,
В твою пустоту,
Потому что тебя люблю.
Нонна стала согласно биться выпуклым лбом о покатый угол черной плиты и самозабвенно рыдать. Рыдала она, если довериться прогнозу Лехи, от невозможности испытать благодарность, а неимение благодарности самый восторг и есть. Когда не можешь отдать последнюю рубашку, приходится отдавать себя вместе с последней рубашкой.
– Уведи, ее уведи, – рассвирепел Леха, – а то я ее, непонятную мне, попишу к её же матери!
Филя поймал одной рукой запястье Нонны, другой запястье гитары и поспешно повлек Нонну к выходу. Леха цеплялся дрожащими от напряжения длинными пальцами за стул и кричал вдогонку:
– Сейчас сорвусь и обоих замочу! Бегите, бегите, честно рекомендую!
Бежали через двор, точно наперегонки. Филя
