столько сожалел о краже, сколько о том морально-психологическом ударе, который я нанесу этим арестом своим родителям. В деревне ничего не скроешь, и слух о моем аресте тут же дойдет до ушей отца и матери. За отца я был спокоен, а вот выдержит ли мать такого удара? Но отступать было некуда. Свидетелей-то не было.
Никаких следов и улик тоже не было. Значит, надо все отрицать, и за отсутствием доказательств с меня снимут подозрения и отпустят. Не могут не отпустить. По дороге я выработал следующую тактику. Буду говорить, что я в этот вечер был сильно пьян. Да, мы гуляли вечером на улице с друзьями-студентами, но я не помню, чтобы мы ломали на пасеке улей и крали мед. Возможно, это сделали местные ребята специально, чтобы насолить приезжим студентам. Надо искать участников кражи не среди студентов, а среди деревенской молодежи. Продумав такую тактику, я решил до конца придерживаться этой версии и отрицать свое участие в воровстве меда. В таких лихорадочных размышлениях достаточно длинный путь пролетел как одно мгновенье. Меня привезли в райцентр Никифоровка и, больше не допрашивая, поместили в одиночную камеру районного следственного изолятора. Так, совсем неожиданно для себя, я оказался на тюремных нарах. Мать оказалась права. Я открывал дверь в тюрьму головой и ногами. И вот эта дверь неожиданно открылась.
Как мне там спалось и чем кормили, я помню плохо. Каждый день не Чуриков, а какой-то штатный районный следователь вызывал на допрос и предлагал сознаться в содеянной краже частного улья, и каждый раз я повторял, что был пьян, но к краже не причастен. Через неделю меня вызвали на свидание с матерью. Видимо, о моем задержании ей сообщил сам участковый Чуриков. Вся в слезах и неописуемом горе она бросилась ко мне и умоляла во всем сознаться, если я был участником кражи. Хотя это было для меня крайне тяжело, но пришлось и матери солгать, что я не причастен к краже. Когда я лгал и придерживался своей версии о непричастности к краже, я не столько заботился о себе, сколько старался уберечь мать от позора, что её сын, учащийся техникума, тоже оказался вором, как и его деревенские друзья-шалопаи, которые бросили школу, даже не окончив десятилетку. Придерживаясь своей версии о непричастности к краже и ясно понимая, что нет никаких улик и никаких прямых свидетелей, я совершенно забыл о других участниках кражи – моих тамбовских друзьях.
Я был полностью уверен, что они тоже станут отрицать свое участие в краже и дело будет спущено на тормозах и полностью развалится. Но тут я жестоко ошибся. Как позже выяснилось, моих тамбовских друзей в изолятор не сажали, но прибывший из Тамбова по месту их прописки в Котовский индустриальный техникум следователь по очереди вызывал их после занятий в отдельный кабинет и снимал письменные показания с каждого. Он мог использовать разночтения показаний, чтобы уличить их во лжи, а мог просто убедить, что им ничего не будет, если они укажут, что организатором и инициатором кражи был Мальцев, а они просто подчинялись его указаниям. Милиция
