ты маленький еще и ничего в жизни не понимаешь.
Зажмурившись от удовольствия, она сделала первый, самый вкусный глоток из большой белой чашки с надписью «I love coffee». Кружку подарил Левушка, поэтому день всегда начинался с нее.
– И витамины выпей, а то опять забудешь. Память хуже, чем у меня.
– А ты таблетки пила? Странная у тебя память, – поддел Ба Левушка. – Про мои витамины помнишь, а про свои таблетки – нет. Давай пей, чтобы я видел, а то я тебя знаю.
– Не пила и не буду. У меня от них голова кружится. Ты сам видел, сколько там противопоказаний. И потом, нельзя запивать таблетки кофе, а без кофе я не могу…
– Опять за свое?!
– Я тебе сто раз объясняла: в моем возрасте организму уже не надо помогать. Ему надо не мешать, он старый и мудрый, он сам справится… возможно. Шансы, во всяком случае, есть. А твоя химия его дезориентирует. И потом, современная фармацевтика – это чистый бизнес, я его поддерживать не желаю. – И Ба, вздохнув от переполняющих ее приятных чувств, отдалась наслаждению кофе.
Левушка открыл было рот, чтобы ввязаться в дискуссию – отношение Ба к лекарствам возмущало его до глубины души. Подумать только – пройдя всю войну врачом в госпитале и до семидесяти лет проработав в районной больнице терапевтом, она на старости лет сохранила веру только в антибиотики. Ну и в полезные вещи вроде перекиси водорода и зеленки. А студент-второкурсник фармацевтического факультета медицинской академии Левушка, напротив, почитал фармацевтику своим будущим призванием и ревниво следил за всеми новинками в данной области, но обратить в свою веру Ба у него никак не получалось. Вообще, они могли препираться по этому поводу до бесконечности, но на этот раз спора не вышло. Ба, поглощенная процессом кофепития, замахала на него рукой и показала на часы.
– Ну ладно! – сдался внук. – Вечером все равно заставлю выпить что положено!
Ба покивала, блаженно принюхиваясь к кружке. Левушка улыбнулся и чмокнул ее в щеку. Он где-то читал: лицо, сморщенное, как печеное яблоко. Вовсе и не похоже. Да, лицо Ба было покрыто морщинами: на лбу, щеках и подбородке, вокруг глаз, они были все разными, у каждой – свое направление, свой характер и, казалось, своя биография, но сравнить это любимое лицо с каким-то там яблоком у него язык бы не повернулся. А вообще-то он втихомолку гордился тем, как замечательно выглядит его Ба: всегда в брючках и в блузке (блузки были парадные, к которым непременно прилагались бусы или брошь, и домашние; а халат, по убеждению Ба, допустимо надевать только после ванны), до сих пор на удивление густые волосы, правда, совсем белоснежные, красиво подстрижены (к Ба специально приходила домой девочка из соседней парикмахерской, и на ее предложения «покраситься» Ба отвечала неизменным отказом, считая это неуместным кокетством). А главное, глаза у Ба были молодые, веселые, заинтересованные. Словом, к ней совершенно не подходило глупое словечко «бабуля» или грубое «старуха». Она была – Ба. Единственная
