призывая в кабинет всех, кто оказался поблизости.
Когда вбежавший дежурный увидел дергающегося на полу, залитого кровью человека, он тоже остолбенел, не зная, что делать, как себя вести. Кажется, один лишь Пафнутьев сохранил хладнокровие. Сунув штык обратно в ящик стола, он поднял трубку, набрал номер и вызвал «Скорую помощь».
Когда два врача вошли в кабинет Шаланды, было уже поздно. Оськин умер в луже собственной крови, так и не отняв руки от ран. Чувьюров сидел в углу, на том самом стуле, который недавно освободил Пафнутьев, и почти в такой же позе – вжавшись между батареей парового отопления и фанерным шкафом. Прошло еще какое-то время, пока Шаланда догадался вызвать конвоира и тот защелкнул на руках убийцы стальные наручники.
Ко всему происходящему Чувьюров отнесся, казалось, совершенно спокойно. Лишь выходя из кабинета, осторожно переступив растекшуюся по полу кровь, он оглянулся и произнес странные слова:
– Дело прочно, когда под ним струится кровь…
И вышел, ссутулившись, глядя себе под ноги.
Санитары вынесли охладевшее тело Оськина в малиновом пиджаке, залитом кровью, конвоиры увели старика, Шаланда еще раз убедился, что штык спрятан в ящике письменного стола. Повертев в руках серую папку с несколькими страничками уголовного дела, он и ее сунул в стол. Посидел, нависнув над столом, и принялся медленно рисовать толстым пальцем причудливые узоры на пыльном стекле. Вздохнул раз, другой, все тяжелее, безысходнее, и лишь после этого решился поднять глаза на Пафнутьева, вернее, на его спину – тот стоял у окна и вслушивался в перезвон весенних капель по жестяному карнизу.
– Что скажешь, Павел Николаевич? – спросил Шаланда каким-то осевшим голосом.
– Если такая погода простоит еще неделю – деревья зазеленеют, травка покажется.
Пафнутьев повернулся, окинул взглядом кабинет, где только что разыгрались кошмарные события, и присел там же, у окна, поджав под себя ноги, как бы опасаясь выпачкаться о густую оськинскую кровь.
– И это все, что ты можешь сказать?
– Ты знаешь, Шаланда, что есть жизнь человеческая?
– Ну?
– Жизнь человеческая – это яркий, благоуханный цветок на солнечном, весеннем лугу… Пришел козел и съел.
– Ну? – не понял Шаланда.
– Убрать бы надо, – проговорил Пафнутьев. – В кровище тут все у тебя… Ступить негде.
Шаланда мгновенно обиделся, налился краснотой, но сдержался, промолчал. Через некоторое время, видимо, дошло до него, что не издевается Пафнутьев, не насмехается над его бестолковостью, а дело предлагает, единственное, что сейчас действительно необходимо сделать.
Подняв трубку, Шаланда набрал короткий номер внутренней связи и, дождавшись, когда кто-то откликнется на том конце провода, коротко бросил:
– Зайди.
Через минуту вошел дежурный и остановился
