Они были в масках?
– Какие-то колпаки с прорезями... Так что, вышли на них?
– Вышли, – кивнул Пафнутьев. – У меня больше нет вопросов.
– Идите, – сказал Шаланда.
– Если понадоблюсь, буду у себя. Там есть еще кое-какие подробности.
– Какие? – быстро спросил Пафнутьев.
– Если это важно... Я принесу дело, и мы можем поговорить подробно? – не то спросил, не то предложил капитан.
– Чуть попозже, – сказал Пафнутьев. – Чуть попозже, – повторил он с видом сонным и вялым. Сразу было видно, что дело это ему надоело до чертиков, и если он им интересуется, то только по опостылевшей обязанности.
– Спасибо, Вобликов, – сказал Шаланда удаляющемуся капитану. – Хороший работник, – сказал он, когда дверь за ним закрылась. – Цепкий.
– Давно он у тебя? – скучающе спросил Пафнутьев.
– Года три его знаю... Так что, продолжим?
И они продолжали обсуждать подробности бандитской разборки на окраине города, происшедшей несколько дней назад. Или Шаланда об этом происшествии знал больше, или же Пафнутьев притворялся, что многое слышит впервые, но, как бы там ни было, оба чувствовали, что обсудили дело не зря, многое стало ясно, как это обычно и бывает, когда вещи называются своими именами. Пусть не выяснилось ничего нового, но слово, произнесенное вслух, обладает некоей физической силой, и те подробности, которые для того же Шаланды были неопределенными, недоказанными, теперь стояли перед ним явственно и зримо. Он был даже благодарен Пафнутьеву за то, что тот навязался с этим разговором. Но признать, а тем более открыто сказать об этом старому своему соратнику Шаланда не мог, иначе это был бы не Шаланда.
Все это время продолжали заглядывать сотрудники с самыми разными вопросами – что-то нужно было подписать, в чем-то хотели получить согласие начальства, кто-то просто решил убедиться, что никуда ему не нужно нестись, никого не нужно хватать.
Несколько раз Шаланда поднимал трубку – когда заглядывала секретарша и молча указывала на телефон. Секретарша у Шаланды была полная, завитая, белокурая, с высокой грудью. На начальство смотрела с какой-то трепетностью, даже польщенностью, будто и не надеялась, что Шаланда возьмет трубку, когда она попросит его об этом.
Разговор отнял у Шаланды и Пафнутьева часа полтора, не меньше. Но ни один сотрудник, при котором они неизменно продолжали обсуждать происшествие, не вмешался в разговор, не задал ни единого вопроса. Вообще никто не проявил интереса к тому, что обсуждал их начальник с гостем из прокуратуры. Это был признак хорошего служебного тона, хорошей милицейской школы, и Пафнутьев, не скупясь, отметил вышколенность подчиненных, их неподдельное уважение к руководству, но подал свое замечание так, будто все было результатом неустанной работы самого Шаланды. Тот покраснел от удовольствия, прямо-таки зарделся. Что делать, тщеславным был Шаланда, любил, когда его хвалят, тем более что, честно говоря, хвалили его гораздо реже, чем он того заслуживал.
– Легко
