Аполлон…Помню, помню, помню я вас – лепестки ваших песен тают, и на западе луч погас, и венки у воды сплетают. На востоке забрезжит свет, станет оку опять просторней, а ушедшего – больше нет, оттого и глядит покорней. Будет сердце ещё больней задыхаться в словах минувших, на пороге грядущих дней поминая давно уснувших. Целовали вы дев следы, обнимали деревья летом – но всегда шепоток беды и для вас не бывал секретом. Постигали вы страшный смысл, некий корень искали тайный, оказавшись рабами числ, господами хандры бескрайней. И настиг вас не меч, не луч – а игла уколола злая, чтобы вздох был последний жгуч и терзались, причин не зная. Что же делать и как нам быть? Снисхожденье – неволя Рока, – то ли запад протянет нить, то ль окликнут ещё с востока. И стоим посреди страстей, чтобы, дар восприяв общенья, провожать не спешить гостей – и любви осознать значенье.
Боратынский когда-то сказал:
– Были бури, непогоды, да младые были годы!..
Были бури. И непогоды.
Были годы. Младые? Да.
Были гости. Девять персон.
Девять дружеских, звёздных имён.
(Ворошиловское – десятое.
Яковлевское – одиннадцатое.
Величанского имя – двенадцатое.)
А осталось – девять теней.
(Ворошилова тень – десятая.
Яковлевская – одиннадцатая.
Величанского тень – двенадцатая.)
Никого нет в живых из них.
Вспоминая их среди ночи,
остаётся девять свечей
(Ворошилову в память – десятая,
в память Яковлеву – одиннадцатая,
Величанскому в память – двенадцатая)
в одиночестве зажигать…
Грустно? Грустно.
Страшно? Не страшно.
Просто – странно:
былого – нет.
Наше брашно добро на пашне.
Впереди – всё равно ведь – свет.
Потому и продолжу – о прошлом.
Не о пришлом. Скорей – о дошлом.
Тогда мы – не просто пили. Тогда мы – общались. Ну, с выпивкой. Так принято было. Везде. Традиция. Ритуал.
Мы читали стихи друг другу. Мы о многом тогда говорили. О серьёзном. И о прекрасном. О трагическом. И смешном. О таком, что связано было и с эпохой, и с нашими судьбами. Так теперь я, уже седой, понимаю это. И так говорю – сквозь время – об этом. Так бывало не раз и не два. Много раз. Так мы жили тогда. Как умели. Так было надо. Всем. От рая там шаг до ада, шаг, всего лишь. А дальше – край. Но за краем являлся – рай. Праздник. Музыка. Свет во мгле. Ветер, ветер – по всей земле…
День закончился. Вечер пришёл.
Я нашёл свечу – и зажёг её.
Пламя вспыхнуло, разгорелось. Наши лица вдруг озарило.
Пламя высветлило свободно и победно всё, что могло.
И тогда я сказал Губанову:
– Лёня, друг, почитай стихи!
И пора бесчасья исчезла. И раскрылся мир, как орех.
И эпоха СМОГа воскресла. В тот же миг. На глазах у всех.
(Буря с натиском? Так? Допустим. Да не так. Скорее – по-своему. Говоря точнее – по-русски.
