к тебе, Володя!
– Я рад.
– Я пешком, из Марьиной Рощи. Прямо из дому. Телефон у меня барахлил. Извини, что заранее не позвонил. Повидаться вдруг захотелось. И рискнул я зайти на авось – вдруг ты здесь, а не где-то в разъездах? И пришёл…
– Заходи, Леонард!
И зашёл ко мне Леонард – и увидел Веню с Сергеем.
И ещё разглядел, прищурясь, благодатное изобилие на столе: выпивон и закуски.
Улыбнулся:
– Вот это да!
И увидел он – спящего Зверева.
На газете. Под батареей.
– Спит, – сказал я. – Пусть отдыхает.
Леонард показал на стол и спросил:
– Это Зверев принёс?
– Ну конечно!
– Я сразу понял. Чародей!..
Довлатов привстал:
– Добрый день, Леонард!
– Серёжа! Вы приехали?
– Да.
– Давно?
– Нет, недавно.
– И где живёте?
– У Володи.
– Здесь хорошо.
– Да, я понял это.
– А я это понял уже давно.
– Леонард! – подошёл к нему Веня. – Выпьем вместе! А, Леонард?
– С удовольствием. Прямо сейчас.
Ерофеев наполнил стаканы.
Мы, уже вчетвером, выпили.
Я сказал:
– На подходе Сапгир, Холин, Лёня Губанов, Петя Беленок и Володя Пятницкий.
И сказал тогда Леонард:
– Замечательная компания!
Леонард был необходимейшим человеком в нашей богеме. Он всегда охотнейшим образом принимал участие в сборищах, где читали стихи и прозу, пели песни и пили водку, задушевные разговоры до утра порою вели, где, подвыпив, бывало, ссорились, а потом, протрезвев, мирились, где кипела страстей крамола, где ходил по рукам самиздат, где показывали картины, где рождались авторитеты, появлялись чёткие мнения, возникали вдруг имена.
Леонард был ещё и отшельником. В дни, когда он много работал. Замыкался, для всех нежданно, как-то резко, разом, в себе. Исчезал с горизонта. Словом, был спасаем, как все мы, творчеством. Не томился своим одиночеством. В нём являлась живая речь. Был ещё он главой семейства. Он с детьми возился своими. На гастроли жена уезжала – оставался весь дом на него. Муки быта терпел смиренно. И воспитан он был отменно. И, конечно же, образован. И – талантлив. И всё – при нём.
Он стоял, мой друг Леонард, посреди квартиры, поджарый, длинноносый, высоколобый, поводя глазами вокруг, – и в зрачках его, странно прозрачных, несмотря на их темноту, как в воде, прохладной и чистой, озорные светились искры, – и доволен он явно был, что житейских забот маета где-то там, позади, осталась, чтоб забыть о ней хоть ненадолго, – и тогда-то, чуткой струной весь напрягшись, как будто услышал долгожданную светлую музыку вдалеке, вдруг взмахнул он рукой.
И сейчас же в дверь позвонили.
И зашёл в квартиру Сапгир, улыбающийся, усатый, и достал две бутылки водки, всем сказав:
– Приветствую вас!
Был
