А сама стала рассказывать: – Батюшкой ещё когда не был, в гонения, перед войной, когда на строительстве Канавинского моста работал – было дело. Сядут мужики перекусить, он обязательно молится, без молитвы за стол не садился. А один раз кто-то и скажи ему: «И в наше время ты ещё молишься? У вас что, все в деревне такие?» – «Нет, – мол, – много и таких, что перед едой не молятся – кошки, собаки, свиньи». И весь тебе сказ! Ладно, сидите, пойду.
– Баб, а можно нам у тебя Евангелие почитать?
– Ты, что ль, надоумил?
– Я предложила, Анастасия Антоновна, – сказала Маша. – Пожа-алуйста.
– Ну как тут отказать? – и ко мне: – Вот, учись, как просить надо. Приходите, все приходите. Как надумаете, так и приходите.
И тогда Маша спросила:
– А можно прямо сейчас?
Бабушка сказала: «Отчего же». И мы пошли вниз.
Бабушкина комнатка была самой уютной и светлой в доме, но более, чем света, было в ней какой-то благостной тишины. Немудрёное убранство – железная кровать, аккуратно заправленная, с тремя водружёнными одна на одну подушками, комод с разными шкатулками и круглыми железными расписными банками, в которых лежали швейные принадлежности, ножная швейная машинка «Зингер», у небольшого, занавешенного тюлем окна, фотографии дедушки, свадебные родительские, наши семейные в рамочках на стене, жёсткий допотопный стул, самотканые половики и круги на полу – всё казалось незначительным придатком главного: красного угла, где помещалась больших размеров оплетённая позолоченной виноградной лозой икона Фёдоровской Божией Матери, сохранённая бабушкой от времени разрушения церквей и привезённая сюда из родного села. Перед иконой висела фарфоровая лампада в виде белого голубя, стояла высокая, примерно с комод, тумба с выдвижным ящиком и дверцей, напоминавшая аналой. На тумбе лежал старинный молитвослов, со следованной Псалтирью. За ней же, обычно стоя, я и читал бабушкино «Остромирово евангелии». Хранилось оно в верхнем выдвижном ящике комода.
– Как у вас хорошо! – сказала Mania.
– Куда ж вас, хорошие вы мои, посадить? – тут же засуетилась бабушка и ко мне: – Ну чего встал? Беги за стульями.
Я принёс стулья. Затем достал Евангелие. Бабушка уверяла, что оно напрестольное, из их церкви, но уже без оклада, конфискованного «Помголом» по указу «самово Ленина» вместе с другими церковными ценностями. Хранилось сначала у её тётки. Потом к ней перешло. По её просьбе перед самой войной деревянные корки были обёрнуты дедушкой бордовым плюшем.
– Садитесь, – сказала бабушка гостям и сама присела. – Тут не в церкви. Можно и сижа слушать. А он пусть стоя читает. Читать лучше стоя. И сижа можно. Но стоя лучше. Евангелие всёжки.
– Баб, я не с начала, а от Иоанна начну. Можно?
– А что, чай? Не на службе. Читай, отколь понравится. А то так открой, где откроется, и читай. И так иные читают, когда волю Божию узнать хотят.
– Волю Божию? – удивилась Mania. – Это как?
– Волю Божию-ту? А когда приспичит, открыл – и читай, что прописано. Вот те воля Божия и будет. Только допреж надо хорошенько помолиться. Десяток поклонников положить.
